Переводчик Гитлера. Десять лет среди лидеров нацизма. 1934-1944 - Евгений Доллман Страница 41

Наш разговор был прерван возвращением последовательниц культа Адониса, которые были теперь облачены в парижские или римские вечерние туалеты с сочетающимися с ними гирляндами цветов в волосах. Его светлость снова отпустил презрительное замечание. После этого последовал обильный изысканный венецианский ужин, во время которого донна Луиза Казати, которой шампанское бросилось в голову, рассказала пару эпизодов из своей личной жизни, очаровавших бы самих Боккачо и Казанову.

После ужина все разбились на парочки, но я предпочел отправиться домой один, и сияющая в серебряном лунном свете Венеция стала для меня самой лучшей спутницей. Я решил больше не посещать сомнительные вечера друзей донны Анны, а вернуться к моему любимому Байрону, к моей маленькой Марианне и Тициану, Тинторетто и Веронезе, которым ни за что не нашлось бы места на страницах энциклопедии его светлости.

Вернувшись в ведьмин котел, который представлял собой Рим, я с ностальгической тоской вспоминал венецианских дам – Анну, Марианну, Луизу, Риту, и моя ностальгия никогда не была такой сильной, как во время изнурительной поездки в качестве переводчика, на этот раз с немецкой женщиной, носившей исконно германское имя.

Гертруда Шольц-Клинк, рейхсфрауэнфюрерина, или руководитель организации женщин рейха, решила нанести своим итальянским сестрам долгожданный визит между 27 февраля и 3 марта 1939 года. Я не могу припомнить, кому пришла в голову эта блестящая идея, но, кажется, ее автором был секретарь партии Ахилл Стараче, необыкновенно глупый человек, уступавший, однако, по красоте одному только графу Чиано. Он всегда таял от женских чар, и вагнеровская внешность фрау Гертруды пришлась ему явно по вкусу.

Коллега Стараче в итальянской женской фашистской организации отнеслась к визиту немецкой гостьи с гораздо меньшим энтузиазмом. Маркиза Ольга Медичи дель Васчелло принадлежала к высшим аристократическим кругам и была женой Государственного секретаря. У меня сложилось впечатление, что она принимала участие в сборищах партийной элиты (на которые итальянские мужчины посматривали со своими обычными эротическими мыслями) только потому, что на них она, хотя бы изредка, встречалась со своим кумиром. Этим кумиром был отнюдь не Стараче, которого она считала шутом, а Бенито Муссолини, которым она восхищалась со всем пылом своей души.

Я сказал себе еще до приезда фрау Гертруды, что маркиза станет моим спасением, и не ошибся. Это была остроумная светская дама с очень язвительным язычком, напомнившая мне княгиню Паулину Меттерних, бывшую когда-то королевой венецианских салонов. Она была также женщиной строгих монархических убеждений – еще одна аномалия, которую дуче терпел в своей фашистской стране. К моей тайной радости, она включила в насыщенную программу визита фрау Гертруды аудиенцию у итальянской наследной принцессы. Руководительница женской организации рейха вынуждена была вписать свое имя в книгу протоколов в королевском дворце, а в Милане маркиза угостила ее необычным зрелищем женщин в партийной форме, склоняющихся перед принцессой из Савойского дома.

Самое большое удовольствие получил фашистский Ахиллес. С чисто итальянским умением он украсил всю железнодорожную станцию в честь ее визита, завалив фрау Гертруду, которая совсем не привыкла к таким знакам внимания, целой горой темно-красных роз. Его превосходительство был просто сражен ее сверкающей короной из толстых золотых кос, ее стройной атлетической фигурой и костюмом, который очень шел ей, чего никто не ожидал. Все заметили его смущение на банкете, который он дал в ее честь в отеле «Квиринал». К изумлению своих соотечественников и к ужасу посла фон Макензена, Стараче пригласил фрау Гертруду занять почетную палатку во время следующего парада фашистской молодежи и заявил, что лично будет ее охранять.

У меня были довольно хорошие отношения со Стараче, возможно, потому, что я, в отличие от итальянцев, среди которых только самые тупоголовые члены партии уважали его, делал вид, что принимаю его всерьез. Поэтому я взял на себя смелость заявить, что руководительница женской фашистской организации рейха должна во время своего пребывания в палатке иметь не только итальянского, но и немецкого защитника, и предложил на этот пост его превосходительство Ганса Георга фон Макензена, чем вызвал бурный восторг немецких гостей.

Говорят, что у пруссаков нет чувства юмора, но из всякого правила бывают исключения. Посол затрясся от смеха, и к нему присоединился Стараче. Фрау Гертруда была польщена, ибо на партийных собраниях она никогда не слышала таких предложений, и ей это очень понравилось. Банкет прошел с огромным успехом. Этот случай обогатил мой «фотографический» переводческий репертуар, и я думаю, что именно благодаря тому, что я умел найти выход из подобных ситуаций, я и сделался незаменимым.

На следующий день состоялся визит к наследной принцессе. Она приняла гостью в качестве почетного президента итальянского Красного Креста, к которому фрау Шольц-Клинк не имела никакого отношения. Как все женщины баварской герцогской фамилии и виттельсбахской крови, Мария-Жозе была застенчива и необщительна. Более того, все ее врожденные инстинкты должны были настроить ее против того типа женщин, который олицетворяла Шольц-Клинк. Мы с маркизой были уверены, что аудиенция потерпит провал – правда, весьма интересный провал, – но ошиблись. Мария-Жозе была похожа на свою очаровательную меланхоличную тетю, императрицу Австро-Венгрии Елизавету – она всегда делала то, чего от нее никто не ожидал. Я предупредил фрау Гертруду, что ей придется общаться с холодной, высокомерной и эксцентричной гранд-дамой, но наследная принцесса, к моему изумлению, предстала перед ней совсем в другом качестве. Она, похоже, не обратила никакого внимания на венец из золотых кос и на черный костюм с белым воротничком, который, к нашему ужасу, гостья посчитала вполне подходящим для визита к принцессе.

Миновав широким шагом лакеев, анфиладу приемных комнат и фрейлину-аристократку, фрау Шольц-Клинк вскоре уже со знанием дела болтала с наследной принцессой о родильных домах, об уходе за младенцами и о других формах женской деятельности, и для перевода их беседы мне порой не хватало слов.

Вместо запланированных тридцати минут аудиенция продолжалась добрых два часа. Вернувшись в отель, фрау Гертруда заявила, что фюрер, как обычно, совершенно прав, назвав Марию-Жозе единственным мужчиной в королевском Савойском доме.

Оставшаяся часть ее визита была посвящена посещению учреждений физической культуры для женщин, среди которых была и знаменитая Академия для девушек в Орвието, куда поклонницы Адониса из Венеции ездили за свой счет. Здесь я ухитрился потерять фрау Шольц-Клинк – впрочем, мне великодушно простили эту промашку за то, что я оказался прекрасным гидом.

С фрау Шольц-Клинк было трудно иметь дело. Когда люди относились к ней как к женщине, она превращалась в фюрерину, а когда они вели себя в ее присутствии в соответствии с ее официальным статусом, вдруг вспоминала, что она женщина. Это напоминало игру в прятки с легким эротическим оттенком, и, хотя она старалась произвести приятное впечатление, я был рад, когда она наконец пересекла границу. В Вероне ей преподнесли еще один букет темно-красных роз от его превосходительства Ахилла Стараче вместе с запиской: «A rivederci nel Campo Dux» ^[18] – в Кампо-Дуксе располагался самый большой фашистский молодежный лагерь. Однако летняя встреча рейхсфюрерины под крышей лагерной палатки и под защитой двух своих почетных стражей, Стараче и Макензена, не состоялась, поскольку приближалась война.