Черный русский. История одной судьбы Уцененный товар (№1) - Владимир Александров Страница 41

К этому времени патриотический подъем, характерный для первого этапа войны, был далеко позади. Солдаты хотели мира, и масштабное дезертирство еще более возросло. Некоторые части поднимали бунты против собственных офицеров, их избивали и даже расстреливали. Другие начинали брататься с немцами и «австро-венграми» через линию фронта. Однако Временное правительство оставалось слепо к тому, что происходит на фронте, и, считая себя обязанным сохранять верность Антанте, упорно пыталось разжечь энтузиазм для еще одного наступления, заявленной целью которого была ни больше ни меньше как «полная победа». Этот фатальный разрыв между неэффективным правительством и солдатскими массами, которые во многом состояли из крестьянства и низших сословий, наблюдался по всей стране. Крестьяне не были заинтересованы в войне, они желали земельной реформы. Рабочие хотели повышения зарплат, сокращения рабочих часов и контроля над своими фабриками. Горожане хотели, чтобы прекратилась нехватка еды, топлива и товаров массового спроса. В качестве оптимистического жеста поддержки российской военной экономики, сначала Соединенные Штаты, а затем и другие члены Антанты признали Временное правительство через несколько дней после его создания. Однако новому режиму не удалось добиться поддержки собственного народа, и эта неудача станет причиной его рокового конца.

* * *

Очень быстро театральная жизнь Москвы начала приспосабливаться к новой политической реальности в стране; но многие из первоначальных изменений были поверхностны, в основном все шло как прежде, доходы продолжали поступать. Новый городской «комиссар», пришедший на смену генерал-губернатору, переименовал бывшие «императорские» театры в «московские государственные театры». Сверхпатриотическая опера XIX века «Жизнь за царя», написанная Михаилом Глинкой, была исключена из репертуара Большого театра. И наоборот, с упразднением царской цензуры и значительным снижением влияния на общественную жизнь православной церкви широко начали ставиться фривольные и дерзкие пьесы. Особенно популярным жанром было высмеивание Распутина и его отношений с царской семьей; москвичи с удовольствием ходили на «Веселые дни Распутина», «Гришкин гарем» и «Крах дома Романовых и К°».

Несмотря на такое иконоборчество и звучащую повсюду подстрекательскую революционную риторику, многие почтенные институты царского времени в 1917 году продолжали по инерции существовать, и примечательно, что Фредерик выбрал это время, чтобы присоединиться к самому архаическому из них. 10 (23) июня 1917 года он официально стал московским «купцом первой гильдии», и его имя по всем правилам было внесено в реестр Гостиной слободы – этот московский топоним, относящийся к Средним векам, теперь просто обозначал особое купеческое объединение. В свое заявление он включил и своего старшего ребенка – Ольгу, которой незадолго до того исполнилось пятнадцать.

Полученный Фредериком титул был введен в начале XVIII века и изначально давал владельцу некоторые важные привилегии, такие как освобождение от воинской повинности, телесных наказаний и подушного налога. К тому же титул был почетным и повышал социальный статус. Но к началу XX века он уже стал едва ли не анахронизмом, хотя его преимущества не были лишены очарования: купцы первой гильдии имели в принципе право посещать царский двор и носить официальную форму, куда входило ношение шпаги. (К моменту занесения в список Фредерика эта привилегия стала, конечно, чисто теоретической – царь был помещен под домашний арест в одном из своих бывших дворцов.) И все же для Фредерика это был знак того, что он достиг вершины в своей профессии и что его русские коллеги признали его положение. Включение в заявление Ольги показывает, что он ждал, что она, а возможно, и другие его дети, став постарше, примут участие в ведении основанных им предприятий.

Но опять-таки едва ли мог Фредерик найти худшее время для этого. Став купцом первой гильдии, он фактически с гордостью подтвердил, что является зажиточным буржуазным капиталистом. В старой России это сословие было почтенным, но скоро, посреди нарастающей революционной бури, оно будет предано анафеме. Фредерик вот-вот обнаружит, что он больше не плывет по течению истории – ее силы начинали оборачиваться против него.

* * *

Во второй половине 1917 года бедственные исторические события следовали одно за другим. Через несколько недель после падения царского режима немцы решили усилить охватившее Россию революционное возбуждение, отправив Владимира Ленина, своевольного и бессовестного вождя радикальной партии коммунистов-большевиков, из Швейцарии, куда тот ранее эмигрировал, в Петроград. В последующие месяцы Ленин и его сторонники делали все возможное, чтобы подорвать слабое и все более непопулярное Временное правительство. Они призывали к немедленному выходу России из войны, к передаче контроля над фабриками рабочим, к изъятию больших имений и раздаче земли крестьянам. Массам пришлись по нраву все эти цели, но Временное правительство не могло или не хотело их поддержать. В июле попытка военного министра Александра Керенского начать в Галиции новое наступление на Германию привела к восстанию и развалу того, что осталось от российской армии. В конце августа дискредитированное Временное правительство было атаковано справа – верховным главнокомандующим, генералом Лавром Корниловым, вступившим в заговор с целью политического переворота. Угроза контрреволюции объединила радикальные партии и городских рабочих в поддержке Временного правительства, и заговор не удался. Единственными же, кто извлек пользу из этой истории, были большевики, и к концу сентября 1917 года они стали сильнейшей военной группировкой в столице.

* * *

Летом 1917 года Фредерик решил, что должен выйти из возложенной им на самого себя роли пассивного инвестора. Политический климат становился все более «левым», и ему нужно было найти способ подстроиться. Его решением стало заключение сделки с Московским советом солдатских депутатов – местным вариантом Петроградского совета, соперничавшего за власть с Временным правительством еще с Февральской революции. План был в том, чтобы открыть в «Аквариуме» новый «солдатский театр», где ставились бы представления, каких там никогда не бывало. Акцент будет сделан не на легком развлечении, а на знаменитых и серьезных драматических произведениях, классической музыке и опере. Цель плана состояла в том, чтобы идти в ногу с самыми благородными идеалами революции: демократизировать доступ к высокой культуре (путем воспитания) солдат, коих, как считалось, темные силы старого режима держали в неведении. Теперь же им будут открыты лучшие, «строго демократические» произведения, созданные в России и за рубежом, включая пьесы Гоголя, Толстого, Горького, Чехова, Шиллера, Ибсена и Шекспира, оперы Чайковского, Римского-Корсакова и Мусоргского, концерты симфонической и камерной музыки. Подобная инициатива не обещала принести столько же денег, что и французский или венский постельный фарс, но это было лучше, чем оставить театр пустым. Фредерик был, кажется, первым известным антрепренером во всем городе, который подстроился под новый порядок, сдав свой театр открыто популистской, революционной группе. Им двигал, без сомнения, трезвый прагматизм, а не политика. «Максим» оставался в аренде у другого антрепренера всю осень 1917 года, но без каких-либо больших перемен в его традиционном репертуаре.