Щит земли русской - Владимир Буртовой Страница 41

— Не одолеть нам троих, — зашептал Василько. — Кабы спали они, тогда… Что делать станем? В иное место переберемся?

— Будем ждать, — ответил Вольга, — глядишь, к утру прилягут, притомятся…

Расположились бок о бок, чутко слушая тишину и вздрагивая каждый раз, когда вскрикивала в зарослях оврага пугливая птица или кусок подмытой земли падал в воду. Не забывали и по сторонам поглядывать — ну как выползет печенег из кустов да со спины навалится! Голоса не успеешь подать, не то чтобы с крутого берега во тьму сигануть, от полона спасаясь.

Глаза от беспрерывного мигания костров уставать начали. Вольга уже не единожды ловил себя на том, что лежит с сомкнутыми веками, подбородок уткнув в скрещенные руки. Забеспокоился.

— Не уснуть бы…

— Не усну, — ответил Василько и добавил — Пугливы стали печенеги, не сидят у костров по одному.

— Недавним выходом дружинников в поле напуганы, — согласился Вольга и доверительно сообщил — Удастся нам задуманное — упрошу отца Михайлу меня воеводе Радку в обучение отдать. Хочу вместе с Янком в заставе дозорной быть!

— А мне землю пахать любо, — ответил Василько. — Надежду имел отец Антип — как освободим Могуту от Сигурда, так купим второго коня и в два рала пахать станем. Да все печенеги порушили… Сбережем ли Воронка?

И вновь умолкли надолго. Повеяло от реки утренней прохладой, а за холмами киевскими начала разгораться утренняя заря. Потом туман поднялся от реки и заискрился, будто инеем морозным присыпанный нескупо.

Василько вдруг толкнул Вольгу в бок, шепнул настороженно:

— Гляди, еще один сюда идет.

К ближней от обрыва кибитке, помахивая плетью, шел высокий, при кривом мече печенег. Он грубо растолкал спавшего в кибитке, прокричал что-то, махнул рукой в сторону лагеря и ушел.

— Та-ак, — протянул Вольга, покусывая редкими зубами былинку. — Знать бы, что он сказал?

— Думаю я, — подал мысль Василько, — то старший приходил, к котлу звал трапезничать. Смотри, и от других кибиток поднялись!

— Пришел наш час, Василько! Ползем к кибитке, все меньше страха, чем опять ночи ждать да на то, что уснут эти сидни, уповать!

Продрались сквозь колючий шиповник и поползли, вжимаясь в сырую от росы траву. Вот и кибитка, обтянутая шкурами… Никого! Гулко стучало у Вольги сердце от радости: неужто удастся замысел?!

— Помоги нам, бог русский! Не дай сгибнуть попусту, — шептал он, приподнимая голову над травой, чтобы осмотреться. Удача! Все шесть поводных коней, с ночи привязанные, стоят спокойно, изредка мух хвостом отгоняя. Вольга с трудом пересилил внутреннюю дрожь, поманил Василька.

— Бери ближнего к реке. Рядом стоит поводной — и его бери. Я сяду на чалого и остальных за поводья прихвачу. Поводного коня держи у левого бока, пусть прикроет, коли печенеги начнут стрелы в нас пускать.

— Сделаю так, Вольга, — отозвался Василько. Вольга уловил легкую дрожь в голосе друга, подумал: «Робеет Василько. И у меня руки трясутся». Затылку было холодно, будто кто туда положил горсть снега… Из травы поднялись разом. Вольга несуетно привязал поводных коней к седлу, шепнул:

— Я готов.

— И я… — отозвался Василько. — Плеть захватить надо.

Вольга потянулся из-под шеи вороного коня и с потертой кожи, на которой спал печенег, подобрал длинную плеть.

— Пошел! — почти закричал Вольга, не в силах более сдерживать себя. Метнулся в седло — Василько уже сидел на своем, — поочередно ожег плетью коней на обе стороны и… Замелькали, сгибаясь под копытами, кусты чертополоха, пыльные змейки полетели следом за конскими хвостами!

— Встречают нас! — закричал, ликуя, Вольга, а внутри у него что-то хлопало и екало от быстрой скачки в непривычном печенежском седле. Он увидел, как быстро распахнулись ворота, как неширокий мост через ров опустился, и дружинники с луками вышли им навстречу — печенегов отогнать, что пустились было вдогон.

И — вот он, город! И родные лица вокруг! Бежит Згар, придерживая меч у бедра. Чуть поотстал отец Михайло. И почему-то при доспехах он, будто на сечу собрался. Рядом с ним ратай Антип… Пылят босыми ногами друзья.

Не видел Вольга, но слышал, как, стукнув дубовыми створками, закрылись за спиной тяжелые ворота крепости. Он осадил коня, торопливо спрыгнул на землю ногами в прохладную по рани пыль. Отец Михайло обхватил сына сильными руками — и припал Вольга, прижался щекой к гладкой, ознобно-холодной кольчуге. И вдруг — знать, от избытка чувств — отец дал ему крепкий подзатыльник.

— Мать Виста поплакалась по тебе!

У Вольги едва глаза не вылетели из глазниц от такого проявления радости, но он не обиделся, только охнул и снова прижался к широкой груди отца. Рядом Василько молча винился перед ратаем Антипом в самовольстве, но видно было, что и Антип не в очень большом гневе на сына.

— Посадник Самсон с воеводой идут! — раздался чей-то выкрик рядом с Вольгой. Через торг степенно шагал посадник, а справа от него, весь в ярких бликах — солнце из-за частокола било прямо в грудь воеводе, — шел Радко. За ним, едва поспевая, спешил сотенный Ярый. Шел Ярый и от слабосилия, должно, опирался на короткую сулицу: прежде он с нею не ходил.

Вольга поднял голову. Отец Михайло улыбнулся в ответ на тревожный взгляд сына, сказал:

— Держитесь, неслухи. Сейчас спрос за самовольство будет.

— Ох! — только и успел прошептать Вольга, и Василько в растерянности переступил босыми ногами, взбивая пыль, словно только что пригнанные ими печенежские кони, которые косились глазами на тесно обступивших их белгородцев — всяк норовил погладить сытые бока степных скакунов.

— Та-ак, — заговорил нараспев посадник, затискивая руки за широкий пояс. — Что живы вернулись, то счастье ваше, знать, бог молитвы матерей услышал. Ладно и то, что печенеги не взяли — они бы учинили жестокий спрос, пытая про крепость. Но коли вы теперь здесь, то я спрашивать буду. Как запрет мой и воеводы нарушить посмели, город оставили?

Василько совсем заробел под грозным взглядом посадника Самсона, но Вольга краем глаза уловил за спиной воеводы Радка ласковый взгляд старого сотника, и взгляд этот приободрил его.

«Не убьет же нас посадник до смерти! А и повелит высечь, так свои же сечь будут, не печенеги безжалостные!» — подумал Вольга и ответил, смело глядя в суровое лицо посадника Самсона:

— Повинны мы, посадник Самсон! Вели наказать нас по нашей провинности. Однако думали мы, город оставляя, не о себе, а про то, чтобы ныне в ночь люди города сытыми спать легли. Все — от мала до велика! Легко ли слушать, как дотемна в землянке ратая Луки плачет его дочь малая от голоду?

Посадник смутился отчего-то, опустил глаза в землю, а воевода Радко вдруг закашлял в кулак, потом сгреб пальцами рыжие усы и стиснул их в молчании. И вновь заговорил посадник Самсон, оправившись от недолгого замешательства: