Пассажиры колбасного поезда. Этюды к картине быта российского города. 1917-1991 - Наталия Лебина Страница 40

Сексуальные практики эпохи социализма: регламентация сферы приватности

Для размышлений о специфике сексуальной жизни советских горожан можно выбрать в качестве опорного вербального знака понятие «интим». Под ним понимается нечто сокрытое от внешнего мира, сокровенное, сугубо частное. Филологи относят «интим» к новообразованиям, вошедшим в литературную и обиходную речь в 1960‐х годах ³⁵³. Это утверждение не совсем корректно. По данным «Исторического словаря галлицизмов русского языка», Иван Тургенев «интимом» именовал «закадычного друга» ³⁵⁴. Но позднее слово почти исчезло из подцензурного русского языка. Именно поэтому любопытным кажется возрождение «интима» в годы хрущевской оттепели и насыщение его новыми смыслами. Произошло это одновременно с появлением до начала 1960‐х годов не использовавшегося в обыденной речи слова «секс» ³⁵⁵.

Уже в начале ХХ века в России ощущалось стремление к свободе в интимной сфере ³⁵⁶. А после событий 1917 года «половой вопрос» на целое десятилетие стал предметом публичных дискуссий. При всей хаотичности и противоречивости взглядов на взаимоотношения мужчин и женщин можно выделить три основных типа суждений: традиционный, либертарианский и революционно-аскетический. Сторонники первого считали идеальной моделью моногамный брак, осуждали до- и внебрачные половые отношения, гомосексуальные контакты, отрицали аборты и игнорировали контрацепцию, рассматривали сексуальность как чисто мужскую привилегию. В либертарианском контексте эротические устремления признавались и за женщиной и за мужчиной, популярны были идеи модифицированиия брачных союзов и семьи, особое значение придавалось эволюции любви и превращению ее в свободный инстинкт (Эрос), не мешающий социальному общению. Скандальной известностью пользовались взгляды Александры Коллонтай, которая считала, что «для классовых задач пролетариата совершенно безразлично, принимает ли любовь формы длительного оформленного союза или выражается в виде преходящей связи» ³⁵⁷. Скептически расценивала известная большевичка и традиционные семейные ценности. В 1919 году она писала: «На месте эгоистической замкнутой семейной ячейки вырастает большая всемирная, трудовая семья» ³⁵⁸. Критиковал исключительную легитимность зарегистрированных браков и Лев Троцкий. В высших партийных кругах в начале 1920‐х годов допускалась даже возможность полигамии, если подобная организация семьи коммуниста не противоречила интересам Советского государства ³⁵⁹.

Революционно-аскетическое понимание телесного заключалось в жестком контроле общества над сексуальными практиками. В наиболее яркой форме эта точка зрения была выражена в трудах психоаналитика Арона Залкинда, разработавшего «12 половых заповедей революционного пролетариата». В их контексте все личное, и прежде всего сексуальное, рассматривалось как мешающее коллективистскому и революционному. Одна из заповедей гласила: «Половой подбор должен строиться по линии классовой, революционно-пролетарской целесообразности», а другая утверждала: «Класс в интересах революционной целесообразности имеет право вмешаться в половую жизнь своих членов. Половое должно во всем подчиняться классовому, ничем последнему не мешая, во всем его обслуживая» ³⁶⁰. У Залкинда нашлось немало сторонников. Известный врач Лев Василевский в 1924 году писал: «Молодому рабочему не мешают жить мысли (об интимных сторонах жизни. – Н. Л.), они его посещают редко, да и он может справиться с ними усилием воли» ³⁶¹. Большевистский лидер, создатель Общества воинствующих безбожников Емельян Ярославский в публичных выступлениях в декабре 1925 года активно проповедовал половое воздержание, которое сводится к «социальной сдержке» ³⁶².

Разноголосица властных суждений о семейной жизни и взаимоотношениях полов не могла не породить сумятицу в поведении обывателей. В реальных сексуальных практиках городского населения соседствовали революционная свобода и революционное ханжество. Позиция партийных лидеров для многих явилась оправданием внебрачных связей. Идеи «свободной любви» в первой половине 1920‐х годов пропагандировали публицисты, печатавшиеся в журнале «Молодая гвардия» ³⁶³. На страницах этого комсомольского журнала в 1923 году можно было прочесть следующее: «У каждого рабочего парня всегда есть своя девушка <…> он ее, может быть, и любит, но, главное, они из одного социального камня <…> взаимоотношения у них простые и без всяких мудрствований – биологическое удовлетворение ему дает та же самая девушка» ³⁶⁴. Социологические исследования, популярные в 1920‐х, выявили «высокий уровень сексуальной активности» молодежи. В 1922 году опрос московского студенчества показал, что 80,8% мужчин и более 50% женщин имели кратковременные половые связи; при этом лишь 4% молодых людей объясняли свое сближение с женщиной любовью к ней ³⁶⁵. В 1923 году медики Петрограда установили, что в рабочей среде 63% юношей и 47% девушек, не достигших 18 лет, вступали в добрачные сексуальные контакты ³⁶⁶. Эти данные во многом совпали с материалами всесоюзного обследования 1927 года: согласно ему, две трети представителей пролетариата начали половую жизнь до совершеннолетия, а почти 15% – до 14 лет ³⁶⁷. В 1929 году до 18 лет сексуальные контакты имели 77,5% юношей и 68% девушек. Многие молодые люди общались одновременно с двумя-тремя интимными партнерами, причем это становилось почти нормой для комсомольских активистов ³⁶⁸.