Пассажиры колбасного поезда. Этюды к картине быта российского города. 1917-1991 - Наталия Лебина Страница 39

Свадьба выходила из сферы сугубо приватного, как это было в период большевистского эксперимента 1920‐х годов и, как ни парадоксально, в 1930‐х – начале 1950‐х годов. Однако нарочитая публичность обрядов перехода не вызывала отторжения у населения. Лояльное отношение большинства к явно навязываемым сверху практикам быта объяснялось желанием внести изменения в закостенелую советскую ритуалистику. Формализованная пышность свадебных хлопот становилась традиционной практикой городских жителей. Спровоцированный властью перенос свадьбы в публичное пространство города породил заботу о приобретении обручальных колец, так как в риторике брачного ритуала в ЗАГСах и в первую очередь во Дворцах бракосочетания обязательно присутствовала фраза: «А теперь в знак любви и верности обменяйтесь кольцами». Сначала обряд с кольцами казался странным. Мемуаристка Эрлена Лурье писала о событиях 1959 года: «Устраивать свадьбу нам не хотелось, тем более что самые близкие друзья отсутствовали, а свадебная атрибутика меня абсолютно не интересовала – я отказалась даже от обручального кольца: „Колец не ношу“» ³³⁹. Но уже в середине 1960‐х многие воспринимали обручальные кольца почти как данность, не приписывая им связи с религиозными обрядами, но все же на подсознательном уровне ощущая некую магию, скрытую в этих ювелирных изделиях. Андрей Битов посвятил обручальному кольцу своей возлюбленной целую историю в романе «Пушкинский дом», полагая, что «как символ она чрезвычайно характерна». «История эта, – писал автор, – действительно о кольце, о самом обыкновенном (курсив мой. – Н. Л.) обручальном кольце, о круглом дутом колечке» ³⁴⁰.

Обязательными стали и специальные наряды жениха и невесты. Их либо шили, либо покупали в специализированных салонах. Девушки, как правило, одевались в белые платья. Сегодняшний россиянин может увидеть костюмы новобрачных в нескольких художественных фильмах 1960‐х. Кинематограф этого времени запечатлевает типичные явления городской повседневности. В белом платье с цветами в волосах предстает невеста физика Дмитрия Гусева в фильме Михаила Ромма «Девять дней одного года». Довольно пышный наряд с фатой и у юной новобрачной Светы из комедии Георгия Данелии «Я шагаю по Москве» (1963). Униформой жениха стал черный костюм с белой рубашкой и галстуком, вещь нарочито парадная. Покупка такого костюма – одна из важных сцен в «Я шагаю по Москве». Выбрав костюм, герои острят, как употребить его в обыденной жизни: «На работу ходить… и в театр прилично. И в гроб можно» ³⁴¹. Бывали, конечно, ситуации, когда люди считали белое платье новобрачной вещью не только непрактичной, но выспренно официозной. Поэт Евгений Рейн запомнил совсем нетрадиционный свадебный наряд своей первой жены – «тесно облегающая абрикосовая кофточка из нежнейшего джерси на мелких пуговках и суперширокая стеганая юбка цвета темного кагора… парижский туалет» ³⁴².

Публичная презентация брачной церемонии в городских условиях породила на рубеже 1950–1960‐х годов непривычную ранее для советских людей практику: свадебное застолье начали проводить в кафе и ресторанах. Вера Панова в «Конспекте романа» (1965) так описала оформление семейного союза, ставшее нормой к середине 1960‐х: «Подали в загс заявку, накупили разных вещей в магазине для новобрачных, зарегистрировались во Дворце бракосочетания, справили свадьбу в ресторане» ³⁴³. Новая традиция оказалась дорогой, и поэтому большинство горожан при организации свадеб в ресторанах договаривались о возможности принести спиртное, купленное в магазинах. На уровне бытовой памяти советских граждан практика отчетливо зафиксирована. Конечно, как и в ситуации с обязательным, поощряемым властью дресс-кодом жениха и невесты, у людей, не склонных к слепому следованию предписаниям, будь то религиозные обряды или новые модные ритуалы, ресторанный свадебный пир вызывал иронию и раздражение. Ромм в «Девяти днях одного года» не случайно вложил в уста свободолюбивой Лели реплику: «Нет ничего более глупого, чем сидеть невестой на собственной свадьбе» – и затем шутку: «Товарищи, мы вас разыграли. Мы вовсе не женимся. А стоимость ужина будет удержана из зарплаты» ³⁴⁴. Поэт Дмитрий Бобышев свою регистрацию во Дворце бракосочетаний и всю последующую свадебную процедуру называл «испытанием пышной пошлостью» ³⁴⁵. Торжественное вступление в семейную жизнь превращалось в затратное мероприятие. Тем не менее властные структуры всячески стремились укрепить в сознании советских людей, в особенности горожан, необходимость торжественной и пышной регистрации брака с обязательным дресс-кодом и богатым застольем. Эти изменения в брачных институциях и обрядах зафиксировал Кодекс о браке и семье 1969 года. В 14‐й статье документа указывалось: «Заключение брака производится торжественно. Органы записи актов гражданского состояния обеспечивают торжественную обстановку регистрации брака при согласии на это лиц, вступающих в брак» ³⁴⁶.

С начала 1960‐х новобрачным стали предоставлять кратковременные отпуска без сохранения содержания на проведение свадьбы, удлинился «испытательный срок», отделявший дату подачи заявления от даты регистрации. Теперь он составлял один месяц. Правда, предполагались как сокращение, так и увеличение этого срока «при наличии уважительных причин». В чем-то это напоминало религиозный обряд оглашения и способствовало расширению гласности ритуала бракосочетания. В систему нормативных предписаний Кодекс 1969 года ввел и торжественность регистрации образования новой семьи, что в ситуации юридической неправомочности церковного брака заметно сужало степень личной свободы.

К середине 1970‐х в СССР сложилась целая брачная индустрия с участием сети промтоварных, продуктовых, цветочных, ювелирных магазинов. Параллельно стало инициироваться возрождение якобы народных свадебных традиций: выкуп невесты, надкусывание каравая, распиливание бревна, вставания на ковер и т. д. Считалось, что новобрачные должны таким образом продемонстрировать понимание специфики гендерных ролей в семье. Все это выглядело лубочно в условиях крупных городов и не всегда нравилось молодым людям. Помню, моя племянница из Кривого Рога с явным смущением рассказывала, как ее родным пришлось накрывать во дворе криворожских семиэтажек свадебный шатер – брезентовую палатку, так как ни дома, ни в ресторане посадить всех гостей было невозможно; как нелепо в этом шатре выглядела ее белая шляпа, заменявшая фату – символ невинности невесты, и как она стеснялась второго дня свадебного пира. И все это происходило в 1982 году.

Одновременно с «фольклоризацией» брачных церемоний в конце 1970‐х в городском бытовом пространстве появились так называемые «комсомольские свадьбы». К сожалению, в справочной литературе можно встретить заявления о том, что «комсомольская свадьба» – это «политизированное торжество по поводу заключения брака комсомольцами», без датировки указанного явления ³⁴⁷. На самом деле комсомол появился в 1918 году, а так называемые «комсомольские свадьбы» – на рубеже 1970–1980‐х. Но возникновение новых форм брачных торжеств вполне объяснимо. Пополнение городского населения за счет «лимитчиков» означало, что все больше людей жило в общежитиях. Среди них были и студенты, и строительные рабочие, и представители других профессий, связанных с фабрично-заводским производством. В этой ситуации и помогали так называемые «комсомольские свадьбы». На крупных предприятиях (в Москве – на «ЗИЛе», на фабриках «Трехгорная мануфактура», «Парижская коммуна» и др.) общественные организации, в первую очередь профсоюзы, располагавшие возможностью оказывать материальную помощь, а также комсомол как единственное в то время молодежное объединение проводили торжественные регистрации брака на правах выездного заседания органов ЗАГС. После регистрации было застолье, которое готовили фабрично-заводские столовые в собственных помещениях. В какой-то мере эти торжества напоминали «красные свадьбы» первой половины 1920‐х годов, однако политизация обряда явно уходила на дальний план. Прообраз «комсомольской свадьбы 1970‐х» показан в романе Александра Андреева «Рассудите нас, люди» (1962) в сцене праздника по поводу брака строителей Ани и Трифона. «Банкет» организован в красном уголке барачного общежития. Свадьба празднуется в складчину. Представитель администрации строительного треста дарит молодым приемник и обещает квартиру в новом доме. Это происходило в начале 1960‐х, а в середине 1970‐х иногда на таких свадьбах молодоженам действительно вручали и ключи от нового жилья ³⁴⁸. Но главное, свадебное торжество с участием профсоюзов и комсомола было относительно дешевым.