Иосиф Грозный: историко-художественное исследование - Николай Никонов Страница 40

Но тогда никто даже в народе не сомневался в необходимости быть жестоким. Дьявольская революция родила и дьявольские методы, а расстрел, арест и ссылка без суда и следствия, без доказательств вины и невиновности были «узаконены» самим Антихристом, исполнялись его «большевистской» гвардией, ВЧК и ОГПУ были не сталинским изобретением. Он лишь развил здесь «идеи великого Ленина». Так говорит ИСТИНА.

Может быть, все это мелькало в сознании невысокого хмуроватого человека с подкрашенными усами, неторопливо шагавшего по брусчатке к месту, где был подъем на кремлевскую стену. Позади Сталина, отставая на пять-семь шагов, шла его личная охрана. Охрана над охраной. И часто Сталин, слушая шаги идущих за ним, думал, что, в сущности, его жизнь все время висит на волоске. Что стоило какому-нибудь мордастому парню застрелить его из револьвера, из винтовки? Сказать, что он боялся охраны, дрожал перед ней, — ничего не сказать: он не доверял ей, как не доверял уже никому, и это гнетущее, перешедшее в стойкий невроз недоверие постепенно овладевало всей душой, поступками, телом, взглядом, становилось самой его сущностью. И здесь корень всех истинно черных и страшных поступков, какие пришлось ему совершить.

Кремль тяготил Сталина и другой памятью — видением торопливо передвигавшегося здесь Старика, он постоянно видел то его дергающуюся походку, беспрерывную жестикуляцию, без которой Ленин вообще будто слова молвить не мог, его то ли смеющиеся, то ли полыхающие фантастическим огоньком глаза, имевшие свойство внезапно каменеть и как бы втыкаться в кого угодно. Из памяти не уходили сходные во многом фанатичные лица Троцкого, Дзержинского, Свердлова, их обслуги и охраны. Все это были уже как бы тени и призраки, но тени и призраки, постоянно мешавшие, грозившиеся и словно вот так же шагающие за ним по пятам.

Часы на Спасской заставили Сталина очнуться от размышлений на ходу. Эти спасские, башенные, переделанные по приказу Старика и будто бы играющие начало «Интернационала», а наделе просто жутко стенавшие и бухающие, особенно в ночной бесовский час. Сталин, живя здесь, никак не мог привыкнуть к их кашельному бою, просыпался, матерился. Одно время приказал остановить их. Но потом плюнул, ибо стал уезжать ночью на дачи, а днем было как-то не до часов. Днем они даже словно помогали работать, отмеривать строго-настрого учтенное время.

Не любя Кремль, Сталин, однако, был вынужден словно бы подчиниться этому месту. Оно уже слилось с его именем. Стало нарицательным для страны и мира. СТАЛИН и КРЕМЛЬ. КРЕМЛЬ и СТАЛИН. Воля КРЕМЛЯ. Кремлевский властитель. Кремль, размиллионенный в открытках, газетах, сросшийся с Мавзолеем, с площадью, овеществлял его, СТАЛИНА, СИЛУ, ВОЛЮ и ВЛАСТЬ. Тут уж ничего не поделаешь. Без Кремля не обойдешься, Кремль не бросишь. В нем приходится коль не жить, то работать, работать, работать. В этом Кремль помогал Сталину. Был как трон, как мономахова шапка, как скипетр и держава.

Другие же кремлевские вожди чувствовали себя здесь отлично: Бухарин, Орджоникидзе, Молотов, Ворошилов, Калинин…

В 1934 году, когда уже вовсю шло строительство метро, Сталин дал приказ подвести одну из его строящихся веток под Кремль (много лет спустя, уже после войны, была построена и ветка в направлении кунцевской дачи). И под Кремлем началось созидание подземного тайного города-бомбоубежища на случай войны и мало ли еще по какой экстренной надобности. Сталин, отдавая приказ строить подземный Кремль, был вовсе не провидцем. Такую мысль высказал еще Ленин, но цель его была другая: подземное убежище должно было помочь скрыться ему и его приспешникам от народного гнева и народной мести. Большевики-ленинцы, ближняя к Старику челядь, не раз и не два сидели на чемоданах, примеривали парики и грим, разглядывали фальшивые паспорта — на случай бегства им было не занимать опыта нырять в европейские кущи, в Швейцарию, Францию, Германию, Бельгию… Когда вскрыли долгое время опечатанный сейф Свердлова, таинственно погибшего «от воспаления легких», чего только не было там — от десятка паспортов до золота, долларов и брильянтов. Обо всем этом Сталин знал, когда вытрясал из «правых» и «левых», «троцкистов» и «зиновьевцев» денежки, переведенные за рубеж. Вытряс их даже из Агафьи Атамановой. Не знаете такую? Так это же Надежда Константиновна Крупская. Агафьей она назвалась бы на случай бегства.

После пуска первой линии метро, подведенной под гостиницу «Москва» (и под Кремль), Сталин лично контролировал гигантскую стройку. «Метрострой» стал, быть может, самой крупной строительной организацией столицы и с каждым годом все больше превращал ее в гигантское, неслыханно-невиданное подземное бомбоубежище, ибо Сталин воспретил строить надземные станции и дороги. Москва закапывалась под землю, а Лазарь Каганович только обиженно отдувался на выходе из кабинета вождя. Кстати, кабинет этот теперь был новый, по сталинскому вкусу отделанный дубовыми панелями, с комнатой отдыха, столовой, огромными комнатами секретаря и секретариата, комнатами охраны, экстренной связи, телефонной сетью прослушивания и мало ли еще какими хитроумными помещениями, неведомыми и сейчас. Здесь было ВСЕ. В перестроенный Кремль, каким он стал в 39—40-м году, Сталин ездил охотнее, работал тут до двух-трех часов ночи. Но, оставаясь, редко ночевал в квартире, предпочитая комнату рядом с кабинетом, куда настрого было запрещено входить даже членам Политбюро. Сталин оставался Сталиным во всем. Лишь строительство подземного Кремля запаздывало: затрудняли проходку скальные грунты. (К началу 42-го и подземный Кремль-бомбоубежище был готов.)

* * *

Не дойдя до входа в башню, где был подъем на стену, Сталин запрещающим жестом остановил идущих за ним и уже в одиночестве неторопливо стал подниматься по каменным ступеням, огражденным перилами. Поднимаясь, он морщился от боли в ступнях и коленях. Этот подлый ревматизм, полученный им в тюрьмах и северных ссылках, не оставлял его, несмотря ни на какие лечения, Мацесты, Цхалтубо, куда он ездил каждый год на ванны и грязи. Толку не было. Лечись не лечись — облегчение временное. Боль особо донимала на лестницах и сильнее всего — на подъеме. «Хоть лифт ставь!» — раздраженно подумал он, стараясь бережнее ставить ноги в мягких шевровых сапогах.

Кремлевская стена. Широкая, как проспект, хорошо заасфальтированная теперь и тоже вымытая ночным дождем. Когда-то по тебе бродили русские цари в мономаховых шапках и с посохами из «рыбьего зуба», витых бивней северного дельфина-нарвала, поднимались на тебя ветхие патриархи с изможденными ликами Святителей, ведомые под руки отроками-рындами; стоял на тебе, скрестив руки, маленький прямоносый Наполеон, холодным взглядом впиваясь в дымную Москву; гуляли по тебе просвещенные государи в белых лосинах и голубых лентах высочайших орденов и дамы в собольих мехах, окруженные рослыми гвардейцами-кавалергардами. Звучала надменная французская речь, и скороговоркой, жестикулируя, махал здесь руками плешивый человечек с огненно-безумными глазами — Антихрист. И все они были здесь, словно завоеватели России. Все было, и все растаяло, как мираж, развеялось, ушло в небытие под теми же невысокими терпеливо-равнодушными московскими небесами…

И вот теперь на этой темно-серой полосе-дорожке стоял он, бывший ссыльный, гонимый и презираемый инородец, презираемый и теми, кто был изгнан, и теми, кто хотел стать хозяевами этого Кремля, стены, и этого города, лежащего на необозримом пространстве, и страны, непонятно великой, мечты всех захватчиков и поработителей. Дворянство и барство не исчезают от революций. Они лишь заменяются новой и лишь более подлой, изворотливо-жестокой ордой. Такова биологическая истина любой жизни. Обращаясь в сегодня, можно сказать: «новые русские» появились уже при Ленине. Они лишь имели иной вид — не в золотых цепях, не с бычьими рожами, но в кепках и пролетарских кожанках, в косоворотках, однако с очками «пенсне». Их-то Сталин и корчевал все эти годы, их-то и боялся пуще всего. Об этом и думал, прогуливаясь по стене, мимо ее двузубых кирпичных столбиков, за которыми в любой момент по его приказу могли залечь беспощадные пулеметчики, готовые залить эту красную площадь новым огнем и новой кровью.