Мои посмертные воспоминания. История жизни Йосефа «Томи» Лапида - Яир Лапид Страница 40

Всередине восьмидесятых тогдашний премьер-министр Ицхак Шамир ездил с государственным визитом в Африку. Через несколько дней после его возвращения мы случайно встретились в Кнессете.

– Тебе привет из Того, – сказал Шамир.

– Из Того? – удивился я.

Шамир усмехнулся в усы.

– Я был на приеме во дворце президента Эйадемы, – рассказал он. – Ко мне подошел высокий симпатичный дипломат и спросил на прекрасном иврите: «Как поживает Томи Лапид?» Я поинтересовался, откуда он тебя знает. «Когда-то я играл в его пьесе», – ответил он.

Я расплылся в улыбке.

– Это Амдос, – догадался я, – ты встретил Амдоса.

За год до возвращения из Лондона в Израиль я начал писать свою первую пьесу, комедию.

Делал я это под опекой режиссера Шмуэля Бонима, который объяснил мне, что хорошая пьеса должна быть плохим текстом: в отличие от литературы, нужно оставлять пустоты, которые смогут заполнять артисты, создавая свои образы, внося в спектакль что-то свое.

Возвращаясь в Израиль в январе 1967 года, в самолете я все еще работал над диалогами, что-то вычеркивая и что-то добавляя. Через несколько дней вместе с Бонимом мы отправились на встречу в «Камери». Сели вместе с режиссером театра, и я начал, как это было принято, читать пьесу вслух. Спустя некоторое время Боним закрыл глаза. Было похоже, что он дремлет. Я чувствовал, что сейчас взорвусь. Если у того, кому предстоит быть моим соавтором и режиссером, пьеса вызывает скуку, что уж говорить о тех, кто должен принять решение о постановке!

Не успели мы покинуть здание театра, как я начал орать на него.

– Как ты мог так поступить?! – ревел я. – Что они теперь про нас подумают?

– В чем проблема, Томи? – ответил Боним спокойно. – Разве ты не понял, что им понравилось?

Комедия под названием «Бремя черного человека» рассказывала о том, как израильская семья приглашает к себе домой бизнесмена из Африки по имени Омбуко. Когда он появляется, они из кожи вон лезут, чтобы показать, насколько они культурные и прогрессивные, и без конца объясняют ему, что у них нет никаких предубеждений по отношению к черным. Но, когда дочь влюбляется в харизматичного гостя и решает соединить с ним свою судьбу, вся их просвещенность вмиг улетучивается: потрясенные родители делают все возможное, чтобы разлучить свою дочь с ее возлюбленным.

Сюжет, скажут любители кино, здорово напоминает известный фильм с участием Сидни Пуатье «Угадай, кто придет к обеду?», в котором снимались также Кэтрин Хепберн и Спенсер Трэйси. В свою защиту могу сказать, что моя пьеса вышла на сцену за шесть месяцев до появления фильма на экранах. Может, они позаимствовали мою идею…

Пока шли репетиции, до Министерства иностранных дел дошел слух, что я собираюсь выпустить спектакль, который может затронуть чувства наших друзей в Африке. В дирекцию театра из министерства обратились с просьбой – снять пьесу или хотя бы опустить обидные, на их взгляд, реплики. Тогда это еще не называли «цензурой» или «нетерпимым вмешательством со стороны властей», а только «дружескими рекомендациями сверху».

Что делать? Руководитель театра Шайке Вайнберг пригласил студента Института физкультуры, молодого африканца из Того, на наши репетиции. О нем было известно, что он не только очень интеллигентный, но еще и знает иврит. Звали его Амдос. По окончании репетиции мы напряженно ждали его реакции.

– Я бы хотел, – произнес он неуверенно, – сыграть роль Йонатана, брата Омбуко.

– Так ты не обиделся? – спросил кто-то из нас.

– Пьеса высмеивает израильтян, а не африканцев, – ответил Амдос. Он оказался умнее чиновников из Министерства иностранных дел.

Мы вздохнули с облегчением. Через несколько недель состоялась премьера. Спектакль имел большой успех. Многие месяцы публика заполняла зал до отказа, критики были на удивление благосклонны. «Наконец-то знаменитый венгерский юмор добрался до еврейской сцены!» – написал один из них.

И каждый вечер в последнем действии Амдос выходил на сцену в роли Йонатана. Роль его состояла из одного слова: «Шалом», но благодаря этому слову он исколесил всю страну как обыкновенный артист еврейского театра.

Между прочим, ключевая реплика спектакля – «Чернокожий сделал свое дело, чернокожий может уходить» – стала очень популярной. Даже критик Михаэль Хандельзальц, исключительно образованный человек, однажды написал, что эта фраза стала моим существенным вкладом в иврит. Я не раскрыл ему правды: во всей пьесе это единственная реплика, которая мне не принадлежала. Я взял ее из пьесы «Заговор Фиеско в Генуе», написанной Фридрихом Шиллером в 1783 году («Мавр сделал свое дело, мавр может уходить»).

В то время как шли репетиции, меня вызвали к главному редактору «Маарива».

– Я хочу, чтобы ты начал издавать женский журнал, – сказал Дисенчик.

– Я?

– Нам выделен бюджет на первый глянцевый журнал в Израиле. Это будет революция.

– Но почему я?

– Томи, я много думал об этом, ты подходишь больше всего.

Выйдя из кабинета, я зашел в туалет и посмотрел в зеркало.