Выжить в Сталинграде - Ганс Дибольд Страница 4

Голубое зимнее небо просвечивало сквозь пробитый артиллерийскими снарядами купол здания ГПУ; под ослепительным сиянием этого неба мы шагали по золотистому степному снегу, по отблескивавшим сталью теням, по защищенным от ветра балкам мимо черных дыр снарядных воронок — под светлым и открытым небом, освобожденные от тягот жизни, которую мы перестали ценить. Только в последние дни мы ощутили, что дошли до новой фазы. Из открытой степи мы вошли в руины Сталинграда, где и были заперты, как в мышеловке.

Каменный пол под куполом был покрыт мусором и остатками всякого снаряжения. Железные лестницы и галереи вдоль рядов камер образовывали причудливый лабиринт, в коридорах стояла мертвая, звенящая тишина.

Ниже обширного помещения под куполом находился подвал; ход в него начинался у края громадной мусорной кучи. У входа в подвал стоял доктор Маркштейн из Данцига и переводчик Хаси. Я подошел к ним, и мы стали ждать русских.

Последние немецкие солдаты, еще способные ходить, покинули здание. Официальной капитуляции не было. Но не было и возобновления огня; это было все, что нам сказали. Наше место как врачей было у больных и раненых. У входа в подвал мы повесили маленький белый флаг с красным крестом. Он указывал на теплившийся очаг жизни, которую отныне мы должны были хранить.

Мы не знали, что нас ждет. Было ли это оттого, что все внешние раздражители умолкли, или наши чувства настолько притупились и окаменели, что мы перестали воспринимать все внешние впечатления?

Насколько я помню, эти часы ожидания были очень спокойными.

Внезапно перед нами появился высокий, худой и изможденный немецкий офицер. На узком, зеленовато-бледном лице горели запавшие темные глаза. В них застыли враждебность и отчуждение. Это были глаза человека, мир которого перестал существовать. Он стоял перед нами в защитной шинели и фуражке. Автомат висел на груди. Он сурово посмотрел на нас, безоружных, и отрывисто произнес: «Что здесь происходит? Капитуляции не было! Война продолжается!»

Доктор Маркштейн пожал плечами и сказал: «Здесь медпункт».

Этот воин, посланец мира, частью которого мы уже не были, резко повернулся на каблуках и исчез за грудой щебня.

Мы продолжали ждать, стоя спиной к каменной винтовой лестнице, спускавшейся в подвал, где мы разместили перевязочную и медпункт. Этот импровизированный госпиталь состоял из двух сообщавшихся между собой помещений. В первом помещении справа стоял небольшой стол, покрытый последней — бывшей когда-то белой — простыней. Над столом горела полевая госпитальная керосиновая лампа. Вдоль стен стояли ящики с перевязочным материалом и медикаментами, которые мы собрали со всех санитарных грузовиков в течение последних нескольких дней. У противоположной стены, на козлах, были свалены шинели, ранцы, пакеты и мешки. Здесь было все, чем мы располагали для лечения раненых и обмороженных.

Наши раненые солдаты лежали в соседнем помещении, примыкавшем к первому. Они лежали на нарах, походных кроватях, под ними и между ними. Освещалось помещение пламенем нескольких свечных огарков. Раньше здесь располагались и ходячие раненые. После их ухода беспорядка стало больше. те, кто остался, не изъявляли ни малейшего желания делать что-то большее, чем было необходимо. Они продолжали беспорядочно лежать между койками и нарами, мешая проходу. С большим трудом мы очистили проход: «В противном случае его очистят русские».

Эта угроза не возымела никакого действия. Мы вышли из подвала и поднялись наверх.

Оставалось только ждать. Вынужденная праздность ожидания давала нам время на раздумья, хотя наше критическое положение выжгло все чувства.

Что станется с нашей родиной? Накануне вечером генерал оставил нам свободу выбора: пробиваться из окружения или сдаться в плен. Покончить с собой мы не имели нрава: были нужны люди, которые вернутся домой и начнут возрождать Германию из руин. Германию, которая наверняка превратится в такую же груду развалин, что и Сталинград.

Что будет с ранеными? Мы уже убедились на собственном опыте, что в определенных условиях Красная армия уважает принципы Красного Креста. Правда, русские не подписывали никаких международных соглашений на этот счет. Один из наших медицинских начальников в котле очень хотел выяснить у раненых русских врачей, как собирается Красная армия поступить с ранеными немецкими военнопленными и медицинским персоналом, но среди советских военнопленных нам так и не пришлось встретить ни одного врача.

Мы ждали. То и дело среди груд мусора и камней появлялись и исчезали какие-то странные фигуры — это были наши солдаты, рыскавшие в поисках съестного. Потом прошел слух, что к нам скоро прибудет советская комиссия.