Сталин и Гитлер - Ричард Овери Страница 4

Реакция на тектонические сдвиги в политике и обществе, произошедшие вследствие войны, в Германии и Советском Союзе различалась в зависимости от их устройства. Германия была более развитой страной, где две трети населения было занято в промышленности и сфере услуг, с развитым бюрократическим аппаратом, эффективной национальной системой образования и научной репутацией мирового уровня. Россия же была преимущественно аграрной страной, где почти четыре пятых трудоспособного населения было занято в сельском хозяйстве и проживало в деревнях и селах. Хотя не все это население фактически занималось сельскохозяйственным трудом, социальное обеспечение, так же как система образования, по сравнению с остальными европейскими странами были слабо развито, а региональные различия были выражены намного сильней как результат значительных вариаций климатических условий, а также имперского характера российской экспансии в Азии в XIX веке. И тем не менее, в некотором отношении определение Германии как «современного» государства по сравнению с «отсталой» Россией представляется несколько преувеличенным. Россия обладала обширным современным бюрократическим аппаратом, имела высокоразвитую культуру (в Германии накануне 1914 года был особенно популярен Достоевский), стремительно развивавшиеся промышленность и торговлю, поставившую ее к 1914 году на пятое место в мировом рейтинге, и небольшой, но высококвалифицированный научный и инженерный сектор, среди достижений которого был первый многомоторный тяжелый бомбардировщик, построенный в 1913 году. Что касается политической культуры, разрыв также был не столь велик, как может показаться на первый взгляд. Оба государства были федеральными системами со значительной степенью децентрализации власти; ни то ни другое государство не было в полной мере парламентской системой, хотя русский царь и обладал большими полномочиями, чем кайзер Германии; что здесь важнее, так это то, что ни в одной из двух стран современные политические партии, состоявшие в правительстве, не проявляли той меры политической ответственности, которая бы позволила им быть готовыми к тому, что произошло после войны. Каждое из государств характеризовалось большой поляризацией политических сил, и в каждом из них сформировался язык политического отвержения радикальных недругов империи; в каждой из стран доминировали консервативные элиты, каждая имела политическую полицию, и каждая рассматривала радикальный национализм и марксизм как силы, которые необходимо подавлять и уничтожать. Хотя в России и в Германии в период до 1914 года был развит политический либерализм более западного толка, он не стал серьезной силой ни в одной из них, и вскоре, в 1920-х годах, был сметен с исторической сцены. Если между двумя странами, давшими миру диктатуры, и было что-то общее, так это двойственное отношение к западной модели развития. Находясь под прессом неблагоприятных условий, сложившихся в 1920-х годах, властные политические силы в СССР и в Германии отвернулись от победоносного Запада и взяли более революционный курс.

Ни в одном из рассматриваемых государств диктатура не была ни неизбежностью, ни необходимой развязкой предыдущих исторических событий. Она была скорее постижимым в аспекте политической культуры и моральной перспективы выбором, последовавшим за провалом альтернативных путей исторического развития. Сложившиеся обстоятельства в конечном итоге способствовали установлению диктатур в той же мере, как и амбиции двух их центральных персонажей. Признание того, что оба диктатора были продуктом особых исторических условий, снижает соблазн видеть в них только некую чудовищную историческую цезуру, для изучения которой историкам необходимо препарировать их, пользуясь специальным набором хирургических инструментов.

Структура книги носит повествовательный характер лишь в некотором смысле. Она начинается с описания пути к власти и заканчивается войной и установлением расизма, а материал в промежутке между этими событиями посвящен анализу целого ряда центральных тем, существенных для понимания того, как и почему диктатура функционировала именно так, как это имело место в действительности. Вместе с тем не каждому событию в книге придается равное значение. Вопросы международной политики или описание реального хода военных действий за исключением тех случаев, когда это очевидно необходимо, представлены лишь незначительно. Мы очень кратко останавливались на некоторых общеизвестных драматических событиях, когда они не имели прямого отношения к рассматриваемой теме. Тематический подход имеет одно определенное преимущество. В этом случае оказывается возможным разъединить некоторые важные вопросы, которые, как правило, рассматриваются в их единстве. Например, тема «Большого террора» 1937–1938 годов в Советском Союзе состоит из множества отдельных компонентов, имеющих особое происхождение и свою траекторию развития. Когерентный эвфемизм «Большой террор» скорее историческая словесная конфигурация, а не реальность. Террор встречается почти в каждой главе книги как результат гнета многочисленных затруднительных ситуаций, которые вкупе с амбициями приводили к гибельному стечению обстоятельств, сложившемуся к середине 1930-х годов. Это же справедливо и в отношении Холокоста. Германский антисемитизм тоже поминается почти в каждой главе, но нити, ведущие к геноциду, – биологизация политики, теория мирового «еврейского заговора», «война против иудо-большевизма», проблемы национального самосознания и идентичности – сходятся в одной точке лишь в конце 1941 года и начале 1942-го, когда в конце концов были приняты кардинальные решения, призванные разрешить накопившиеся проблемы путем систематических массовых убийств. Реальность же скорее представляет собой изломанный рисунок и с точки зрения истории менее ясно очерчена, чем это может показаться при традиционном повествовании о жизни двух диктаторов.

Сравнительная характеристика не означает равнозначности сравниваемых объектов. Поэтому структура каждой главы была построена таким образом, чтобы были ясно обозначены различия между двумя системами, и не только в отношении самоочевидных различий в географическом положении и социальном устройстве, но и в отношении бросающихся в глаза различий в образе мышления, политической практике и институциональном развитии. Так, очевидны различия между двумя личностями: Сталин был помешан на деталях политики и неотступной слежке за своим окружением; Гитлер, напротив, был человеком глобального видения и лишь спорадически, только если его слово имело решающее значение, вмешивался в дела. Мы не намеревались доказать, что оба диктатора были личностями одного плана (что не требует доказательства) либо что модельный тип «диктатора» или «диктатуры» может быть выведен только на основе изучения этих двух примеров.

И, тем не менее, поразителен факт огромного сходства в том, как эти диктатуры функционировали, в способах агитации и привлечения на свою сторону народных масс, сохранения их поддержки, в методах установления репрессивного аппарата и ниспровержения юридической системы, характере эксплуатации и закабаления культуры, насаждения в массах духа милитаризма и жажды тотальной войны. Несмотря на все различия в исторических условиях, структуре и политической перспективе, паттерны соучастия и сопротивления, террора и консенсуса, социальной организации и социальной амбиции носят отчетливые черты сходства, а в некоторых случаях имеют общие европейские корни. Оба были производными сугубо насильственного, утопического революционного движения, не поддающегося точной политической дефиниции.