Пошатнувшийся трон. Правда о покушениях на Александра III - Виталий Раул Страница 39

Роль Победоносцева в схеме управления при Александре III больше напоминала роль усердного чиновника по найму: когда основная работа была закончена, им стали тяготиться и задвинули подальше. Такая же участь постигла и Победоносцева. Госсекретарь Половцов в своем дневнике оставил любопытную запись от 31 октября 1889 года:

«В пятом часу заходит ко мне Победоносцев, который горько жалуется на то, что лишился всякого влияния…

Победоносцев выражает решимость не вмешиваться в дела, до него не касающиеся. Я его обвиняю в том, что сам виноват в своем несчастье, потому что слишком вмешивался дела, до него не касающиеся».

Интересно, что, почувствовав холодок, исходящий от монарха, Победоносцев прибежал именно к Половцову за сочувствием. Иллюзии еще долго витали в воображении обер-прокурора: ему трудно было понять, что большая политика вершится совсем в другом месте, куда доступ таким, как Победоносцев, и не думали открывать.

В том же качестве «людей на подхвате» использовали и двух известных литераторов по найму — М. Н. Каткова и В. П. Мещерского. Они поделили между собой внешнюю и внутреннюю политику России, как делят огород, и возделывали в меру сил порученные им грядки. Восприятие их современниками было неоднозначным, но приписываемая роль — явно завышенной. Так, осведомленный в делах высших сфер Половцов записал в своем дневнике 10 декабря 1886 года:

«Рядом с законченным государевым правительством создавалась какая-то новая, почти правительственная сила в лице редактора «Московских ведомостей», который окружен многочисленными пособниками на высших ступенях управления, как Делянов, Островский, Победоносцев, Вышнеградский, Пазухин ^[3]. Весь этот двор собирается у Каткова, открыто толкует о необходимости заменить такого-то министра таким-то лицом, в том или другом вопросе следовать такой или иной политике, словом, нахально издает свои веления, печатает осуждения и похвалу и в конце концов достигает своих целей».

Непонятный госсекретарю феномен объяснялся прежде всего большой погруженностью монарха в работу над новым законом об императорской фамилии и полным нежеланием влезать во внутриполитические дела. Проще было отдать всю внутреннюю политику на откуп клубу бескорыстных патриотов, лучшей платой для которых была видимая востребованность, производившая сильное впечатление на слабо информированную публику.

Сам император предпочитал предаваться прелестям загородной жизни, чередуя ее с роскошным туризмом в окрестностях Копенгагена. Бить непуганых зверей, «лучить» рыбу в озерах Гатчины, произносить короткие тосты на банкетах и тайком от императрицы пить коньяк с Черевиным — вот та жизнь, которая была близка и желанна русскому, до мозга костей, императору. Поедавшая друг друга литературно-чиновная публика нисколько не занимала голову монарха, полагавшего, что достаточно выступить арбитром в том или ином споре, выбрав подходящий момент, чем находиться в постоянном напряжении бесконечных совещаний и ненавистной писанины.

Пережив два, следовавших подряд покушения, император несколько сдал обороты, но, даже получив жуткий удар по спине в крушении поезда в Борках, нашел в себе силы вмешаться в принципиальный спор вокруг законопроекта о введении института земских начальников.

Закон о земских начальниках — самое позорное деяние императора-миротворца как введенный только по его личному желанию и под его давлением. Идея введения в земствах института земских начальников родилась в голове образцового помещика земли русской, министра внутренних дел Д. А. Толстого, который доверил ее воплощение в жизнь правителю своей канцелярии Пазухину. Закон о земских начальниках стал лебединой песней министра Толстого. Образцовый помещик задумал ни много ни мало — вернуть русской деревне крепостное право, но в слегка перелицованном виде. Русскому крестьянину, изнемогавшему после отмены крепостного права, без опеки помещика предлагалась полноценная замена в лице земского начальника, разумеется, дворянина. Закон предусматривал следующие функции земских начальников:

1) заведование крестьянским общественным управлением;

2) производство дел по землеустройству сельских обывателей;

3) разрешение судебных дел.

Объем власти земского начальника над мужиком был едва ли не больше, чем у помещиков при крепостном праве. Кандидатуры земских начальников должны были намечаться губернаторами совместно с предводителями дворянства и утверждаться министром внутренних дел. Земскому начальнику как должностному лицу был положен оклад жалованья около 2500 рублей в год, который он мог пополнять в зависимости от справедливости принимаемых решений по землеустройству и судебным тяжбам.

Единственным требованием к кандидатам на столь завидную должность было дворянское происхождение, образование, при этом допускалось «незаконченное домашнее».

Долго обсуждавшийся в комиссиях проект закона 16 января 1889 года рассматривался на общем собрании Государственного совета. Голосование по проекту дало следующие результаты; за проект Толстого проголосовало 13 членов Госсовета, против — 39. Двумя третями голосов Государственный совет отверг повторное введение в России крепостного права. Императору была направлена соответствующая мемория по вопросу, на которой Александр III наложил историческую резолюцию:

«Соглашусь с мнением 13 членов, желаю, чтобы мировые судьи в уездах были упразднены для того, чтобы обеспечить нужное количество надежных земских начальников в уезде и облегчить уезду тяжесть платежей. Часть дел мировых судей может перейти к земским начальникам и в волостные суды, а меньшая часть, более важные дела, могли отойти к окружным судам. Во всяком случае, непременно желаю, чтобы эти изменения не помешали окончательному рассмотрению проекта до летних вакаций» [53].

Ключевое слово вердикта императора «непременно желаю» было, конечно, учтено при дальнейшем рассмотрении скандального закона.

Александр III утвердил проект закона о земских начальниках 13 июля 1889 года.

Государственный совет, состоявший из людей отнюдь не либерального толка, как ни странно, понимал, какая бомба закладывается под русское крестьянство после отмены крепостного права. На глазах подавленной общественности император растоптал многолетний труд русских интеллектуалов, работавших над гармонизацией отношений в русской деревне, максимально приближая их к отношениям свободного рынка. По силе своего воздействия на крестьянскую среду закон был сравним с законом об императорской фамилии, превратившем сплоченную величием семью Романовых в разобщенный лагерь вокруг одного сомнительного клана.

После катастрофы царского поезда в Борках уже никто не покушался на Александра III, по-видимому, решив, что и этого достаточно. Дуб получил основательную встряску, но еще некоторое время украшал окрестности, пока не сгнил на корню.