Тайны дворцовых переворотов - Константин Писаренко Страница 39

Между тем именно Шетарди в своих депешах сообщил в Версаль о том, что Елизавета Петровна первой предложила ему вступить в заговор, а когда он вежливо уклонился, завязала диалог с Нолькеном. Депеши эти давно опубликованы. Из дипломатической переписки англичан, также изданной еще в XIX веке, можно узнать, что Анна Леопольдовна предостережениями из Лондона и Вены вовсе не пренебрегла, а, посовещавшись с британским посланником Э. Финчем, нашла наиболее разумным и безопасным для себя не провоцировать общественное возмущение, а то и восстание, карательными мерами по адресу любимой народом цесаревны.

Если продолжить, то тщательный анализ всех имеющихся в нашем распоряжении документальных материалов о воцарении дщери Петровой не оставит камня на камне от прежних, подчас просто нелепых или мифических утверждений. Зато обретет и внутреннюю логику, и жизненную естественность иной, для плененного догмами и схемами сознания невероятный сюжет: история о целенаправленной, упорной и всесторонне продуманной деятельности одного человека по организации государственного переворота, которому помогала сплоченная команда преданных соратников и сочувствовало подавляющее большинство соотечественников, как благородного, так и «подлого» происхождения.

* * *

5 октября 1740 года завершился период относительной политической стабильности, установившейся в империи после поражения верховников в феврале 1730 года. Если кто-то считает, что спокойное десятилетие – закономерный результат победы Анны Иоанновны над Д. М. Голицыным, то глубоко ошибается. Россию не трясло в те годы по двум другим причинам. Во-первых, Елизавета Петровна признала выбор соотечественников и оспаривать его не думала. Во-вторых, цесаревна, убедившись в несокрушимости тех, кому повезло заручиться общественной поддержкой, решила повременить с возобновлением борьбы за власть до того, как сумеет завоевать симпатии большинства народа.

Кропотливая и упорная работа в данном направлении велась на протяжении всего царствования императрицы Анны, и в итоге презренная грешница, некогда осужденная и опозоренная народной молвой, превратилась в национального кумира, в котором видели достойного преемника нынешней государыни. Проблема заключалась в одном – царица передавать трон двоюродной сестре категорически не желала и готовилась завещать престол двадцатилетней племяннице – Анне Леопольдовне – или ее сыну, в случае рождения малыша от брака принцессы с герцогом Брауншвейгским Антоном-Ульрихом.

Впрочем, дочь Петра Великого планы Анны Иоанновны не очень расстраивали. Она уже давно нашла выход из образовавшейся коллизии. Нет, ночной захват Зимнего дворца отрядом гвардейцев ею тогда не замышлялся, ибо то – акт слишком примитивный, а главное, крайне опасный для будущего того, кто метит в монархи. Ведь дурной пример бывает весьма заразителен… Елизавета помнила об этом. Оттого и ставку сделала не на заговор группы мятежников, а на мирную народную революцию под патриотическими лозунгами. Следуя по стопам Вильгельма Оранского, претендентка не сомневалась, что россияне по призыву своей любимицы откажутся подчиняться Анне Леопольдовне и, как англичане в 1688 году, массовыми акциями гражданского неповиновения вынудят девушку, в принципе равнодушную к политике, отречься в пользу тетки.

Такова была основная идея. Имелась и запасная. Произведи на свет чета Брауншвейгских ребенка мужского пола, дщерь Петрова поступила бы по-иному, выпустив на сцену Иоганна-Эрнста Бирона. Поразительно, но между фаворитом Анны и главной соперницей царицы еще в Москве в 1730 или 1731 году возникла едва ли не дружба, завязавшаяся, конечно, благодаря взаимной политической заинтересованности обоих друг в друге. Елизавета Петровна обрела в лице курляндца надежного защитника, смягчавшего августейший гнев, изливавшийся на первую красавицу России. Бирон же стремился заслужить доверие перспективной молодой особы, чья популярность в обществе росла день ото дня. И, похоже, Анна Иоанновна даже не подозревала о существовании у нее под носом тайного политического союза, который, к сожалению или к счастью, так и не стал явным.

* * *

12 августа 1740 года Анна Леопольдовна родила мальчика, и второй вариант овладения властью мгновенно оттеснил на задворки первый. Пока императрица со свитой чествовала новорожденного, врач Елизаветы И. Лесток от имени госпожи на секретных свиданиях с герцогом Курляндским обсудил программу действий дуэта в час «X». В конце концов сошлись на следующем: Бирон всеми правдами и неправдами добивается для себя назначения регентом при малолетнем царе в обход матери. Причем в текст «определения» о регентстве надо в завуалированной форме внести положение о праве опекуна в любой момент «избрать и утвердить» вместо младенца-государя кого-либо другого. Опираясь на сей пункт, герцог обязан в условленный день низложить малютку и возвести на освободившийся трон дочь Петра Великого. Та тотчас объявляет верного сподвижника первым министром и выражает намерение способствовать бракосочетанию дочери Бирона с герцогом Голштинским Карлом-Петером-Ульрихом – законным преемником новой императрицы.

Временщик хорошо понимал, за какое опасное предприятие берется, и в редкие минуты неуверенности признавался близким, что «ежели оное регентство… примет, то здесь в ненависти будет». Однако поддержка и убежденность в успехе цесаревны одолели естественный страх. Бирон согласился рискнуть головой ради воцарения Елизаветы, обещавшей ему сохранение его главенствующей роли в правительстве.

Итак, днем 5 октября 1740 года с Анной Иоанновной случился болезненный припадок, уложивший ее в постель. Состояние императрицы было настолько тяжелым, что герцог вскоре осознал: матушка-государыня при смерти; пора начинать спланированную совместно с принцессой комбинацию. Истекал второй час пополудни, когда Бирон вызвал в предопочивальню Летнего дворца фельдмаршала Миниха, обер-гофмаршала Левенвольде, кабинет-министров Черкасского и Бестужева, которым указал «на крайне опасные симптомы, сопровождавшие болезнь Ея Величества, а также на то, что она до сих пор не изволила еще сделать никакого распоряжения о престолонаследии». Тут кто-то из сановников заикнулся о правах Анны Леопольдовны. Курляндец сразу же прервал адвоката брауншвейгской пары, сославшись на нежелание высочайшей особы вручать корону племяннице, ибо венец уже предназначен маленькому Иоанну Антоновичу. Далее фаворит предложил соратникам поразмышлять о структуре регентства и непременно выяснить мнение графа А. И. Остермана на сей счет.

На Береговую набережную к третьему члену кабинета отправились Миних, Черкасский и Бестужев. Андрей Иванович Остерман, как обычно, уклонился от прямого ответа и посоветовал не торопиться, а хорошенько все обдумать. Коллеги вняли разумным рекомендациям. Пока две придворные кареты медленно тащились по Адмиралтейской и Немецкой улицам к Летнему саду, кабинет-министры, сидя во втором экипаже, взвесили положительные и отрицательные стороны герцогини и герцога Брауншвейгских, герцога Курляндского и постановили выдвинуть на высокую должность самого старшего из претендентов. По возвращении во Второй Летний дворец Алексей Михайлович Черкасский подошел к обер-гофмаршалу, ожидавшему герцога Эрнста-Иоганна в предопочивальне, и принялся о чем-то шептаться с ним. Алексей Петрович Бестужев, по-видимому, взял на себя более трудную задачу – уломать тщеславного и импульсивного фельдмаршала Миниха. Агитаторы уговорили и того и другого. Стоило Бирону покинуть царские апартаменты, Рейнгольд-Густав Левенвольде тут же попросил собеседника произнести вслух то, о чем он шептал ему на ухо. Тогда Алексей Черкасский, а за ним и прочие стали убеждать Бирона в том, что, кроме него, почетное звание регента Российской империи присваивать некому.