Повседневная жизнь российских жандармов - Борис Григорьев Страница 38

Роман Михайлович был способным и незаурядным человеком, а получив неплохое и разностороннее образование в доме отца, мог бы сделать в российском государстве отличную карьеру. Но эквилибристика, склонность к мистификациям, чудесным превращениям и переодеваниям оказались наследственной чертой нашего героя, и он все свои помыслы и способности направил на авантюры уголовного характера.

Первый раз Роман Медокс дал о себе знать в драматический для России момент — в период нашествия Наполеона. Коленьке Гоголю было всего три годика, а в России уже объявился Хлестаков. Да что там Хлестаков! Медокс по своей необузданной фантазии и мастерству перевоплощения превзошел гоголевского героя во сто крат. «В те дни, как Россия, зрев пламенем объятую Москву, мечтала снова пасть рабою пред другим Батыем, я, 17-ти лет от роду, в пылу юности рвался на ее защиту, был корнетом по кавалерии и, по ходатайству лейб-медика Виллие — при атамане Платове…» — так объяснял он потом свои «подвиги» в записке Николаю I в 1830 или 1831 году.

Что же «учинил» наш потомок кавказских финикийцев, сын английского «профессора», протеже знаменитого Виллие и корнет Войска Донского? А вот что: назвавшись флигель-адъютантом Соковниным и выдавая себя за адъютанта министра полиции А. Д. Балашова, он явился в город Георгиевск, центр Управления Кавказом, показал соответствующее предписание и заявил, что имеет высочайшее поручение сформировать из кавказских джигитов кавалерийскую воинскую часть и направить ее в помощь М. И. Кутузову. Для осуществления сей благородной цели он потребовал выдать ему соответствующую сумму денег.

Убеленные сединами и украшенные орденами заслуженные русские генералы и представители местной власти приняли молодого патриота с подобающими его служебному положению почестями. Вице-губернатор ^[42] барон Врангель, вопреки установленному порядку и предупреждению со стороны казенной палаты, распорядился выдать Соковнину 10 тысяч рублей; командующий войсками генерал С. А. Портнягин решил перещеголять вице-губернатора: он разослал к местным горским князькам воззвания и лично выехал сопровождать Соковнина по Кавказской линии, показывая крепости, устраивая гарнизонам смотры и вызывая на беседы чеченцев, кабардинцев и других добровольцев, предлагая им поучаствовать в войне с французами. Как и в гоголевском «Ревизоре», местное начальство стало наперебой чествовать, увеселять, угощать и развлекать столичного флигель-адъютанта и всячески способствовать выполнению его патриотической миссии.

Барон Врангель не замедлил доложить генерал-адъютанту и министру полиции, что «…наставления о завязывании сношений с горскими народами, преподанные ему через адъютанта Соковнина, он постарается выполнить». Министру финансов Д. А. Гурьеву губернатор пожаловался на свою казенную палату, которая под надуманным предлогом чинила ему препятствия при выдаче денег представителю Петербурга, и похвастался, что, в отличие от казенной палаты, верит подписи Гурьева на документе, представленном Соковниным, а потому взял на себя ответственность за выдачу ему казенных денег, чтобы «не задерживать успеха дела».

В рапорте военному министру Горчакову от 31 декабря 1812 года генерал Портнягин сообщал, что хотя и не имеет ни от своего начальства, ни от министра полиции прямого предписания, но «горя ревностным усердием содействовать во всем том, что относится к пользе и славе государя и отечества», он, Портнягин, старался во всем помочь Соковнину. При этом генерал отмечал, что «если этот молодой офицер будет так же и впредь действовать, то успех не сомнителен».

Генерал был недалек от истины: на самом деле, миссия Соковнина имела большой успех среди горцев, они валом валили к нему на прием и записывались на войну с французами. Полученные от барона Врангеля деньги Медокс-Соковнин употребил на подмазывание горской аристократии и племенной верхушки. На свои личные нужды он почти ничего не взял, да деньги ему были не нужны, поскольку местное начальство взяло его на полное довольствие.

Молодой патриот оказался намного дальновидней Хлестакова. Он знал, что в Петербург полетят реляции и отзывы о его миссии на Кавказе, и решил взять их под свой контроль. Он явился к почтмейстеру, показал ему «секретное» предписание о том, чтобы ему на ознакомление выдавалась вся официальная входящая и исходящая переписка губернатора (!), и попросил чиновника «держать рот на замке». Почтмейстер пообещал беспрекословно и неукоснительно выполнять требование авантюриста. Ознакомившись с вышеупомянутым отчетом Врангеля, а также с рапортом Портнягина и письмом казенной палаты и убедившись, что барон и генерал полностью верят ему, Соковнин-Медокс задержал их отправление по назначению и оставил все у себя.

Потом он пришел к Портнягину и под предлогом того, что ему необходимо срочно отправить министру полиции секретный отчет о действиях местных гражданских властей, а «правительство не доверяет барону Врангелю», попросил в свое распоряжение офицера для его собственных особых поручений. С портупей-прапорщиком Казанского пехотного полка Зверевым, минуя официальные каналы сообщения, Медокс-Соковнин послал Балашову и Гурьеву свои версии отчетов относительно своей миссии. В письме к министру полиции Медокс раскрывает свой замысел, в высокопарных выражениях объясняет суть своей обманной, но полезной для отечества миссии и просит его добиться ее одобрения у самого государя императора. Письмо заканчивалось словами: «Может быть, нарочный от вашего высокопревосходительства летит уже арестовать меня как преступника. Без страха ожидаю его и без малейшего раскаяния умру, споспешествуя благу отечества и монарху». Министру финансов патриот Медокс тоже сообщил о совершенном подлоге, но предложил ему ничего не предпринимать «без сношения с министром полиции Балашовым, который все знает». В конце письма Медокс «успокоил» министра финансов тем, что в будущем на то же самое благородное дело ему понадобится еще некоторая сумма денег.

Таким образом, авантюрист, осознавая, что долго на плаву не продержится, предпринял наглую попытку оправдать и легализовать свои действия и даже получить за них похвалу государя. Роман Медокс был до крайности тщеславен и честолюбив. Когда разразился грандиозный скандал, дело по вербовке черкесского войска двигалось уже к завершению. Но, к сожалению, не завершилось, и побывать в Париже и напоить своих коней в Сене черкесам так и не удалось ^[43].

Из Министерства полиции пошло предписание к главнокомандующему столичным гарнизоном генералу С. К. Вязмитинову о направлении указания вице-губернатору Врангелю арестовать Соковнина. Но авантюрист сумел продлить себе срок пребывания на свободе, умудрившись втянуть в свою историю московского губернатора Ф. В. Ростопчина и даже Комитет министров, так что его арест произошел лишь 6 февраля 1813 года. При аресте выяснилось, что перед появлением в Георгиевске Медокс, в порядке репетиции своего предприятия, по подложным документам успел взять несколько сотен рублей из казенных палат Тамбова, Воронежа и Ярославля. При аресте он назвался Всеволожским, при допросе в Петербурге — Голицыным, намекая, очевидно, на свое княжеское происхождение.