Дуэль. Всемирная история - Ричард Хоптон Страница 38

К 1600 г. во Франции окрепла идея, направленная на сопротивление дуэлям. Католическая церковь, как действовала она столетиями, возглавила колонны тех, кто решил сказать нет подобной практике. Главной заботой Тридентского собора, заседавшего с перерывами с 1545 по 1563 г., служило нахождение пути обеспечения для церкви ресурса выживания перед лицом вызова Реформации. Однако, несмотря на остроту обсуждаемого вопроса, на последнем заседании собравшиеся нашли время выработать указ против дуэлей. Они под страхом отлучения запрещали светским государям «давать поле» дуэлянтам (то есть санкционировать дуэли), проклинали всех дуэлянтов, секундантов и все прочее, что связывалось с поединками чести, обрекая их на отлучение от церкви и вынося запрет на погребение убитых на дуэлях в освященной земле. Как бы там ни было, действие во Франции приговора, вынесенного дуэлям в Тридентинских горах, тормозилось нежеланием галликанской церкви (то есть отдельной церкви Франции. — Пер.) признавать авторитет римского папы {200}. Есть также мнение, что эффект декрета Тридентского собора против дуэлей еще сильнее снизился по причине самой сути контрреформации, представлявшей (по крайней мере, в социальном плане) консервативное движение. Она имела тенденцию тяготеть к сближению с государями, нобилитетом и состоятельными людьми — то есть с теми самыми, кто и дал начало институту дуэли {201}. Таким образом, как гласит теория, нападая на дуэли, собор брал на себя риск оттолкнуть от церкви тех самых людей, которые защищали и поддерживали ее. Во Франции Генеральные штаты за период между 1560 г. и убийством Генриха IV собирались трижды, и все три раза духовенство фиксировало, по крайней мере, одну официальную жалобу на дуэль.

Пусть даже первенство в деле противодействия дуэлям принадлежало католической церкви, светские мыслители тоже восставали против данной практики. В 1554 г. Антонио Масса выпустил в свет трактат Contra Uswn Duelli («Против обычая дуэлей»), ставший одной из первых работ с яростными нападками на современную дуэль. Впервые книга вышла в Риме на латыни, но сопутствовавший ей успех побудил к изданию итальянского перевода, вышедшего в Венеции в следующем году. В 1608 г. Марк де ла Беродьер обнародовал антидуэльный опус, в котором выступал за «лицензирование» поединков: проведение их в champs clos — иными словами, в огороженном пространстве — и с разрешения короля. Несмотря на неоригинальность замысла как такового, — champs clos использовались для судебных поединков (см. выше рассказ о бое Жарнака), — де ла Беродьер предлагал ввести данную меру с целью снижения размаха дуэльной активности во Франции. Уровень смертности на дуэлях в ту пору, по мнению автора, являлся «позором для страны» {202}.

В 1612 г. в Париже вышла «Антидуэль, или Дискуссия о запрете дуэлей». Автор книги, Ж. Жоли, служил королевским советником и занимал высокий пост помощника коннетабля Франции, а потому влияния ему было не занимать. Мало того, работу опубликовали с благословения короля. Порицание дуэлей носило, если можно так выразиться, характер двузубых вил, нацеливаясь одним острием на нобилитет, а другим — на самого короля. Книга служит одним из лучших примеров антидуэльного трактата из имевших хождение в то время.

Но не надо думать, будто французская монархия с прохладцей относилась к противодействию церкви и светских авторов дуэли. Вовсе нет и даже напротив, начиная с 1578 г. (как мы уже наблюдали), еще при Генрихе III, она издавала указы и эдикты против дуэлей. Генрих IV дважды обнародовал распоряжения против подобной практики — в Блуа в 1602 г. и в Фонтенбло в 1609 г. Эдиктом 1602 г. все дуэли приравнивались к противозаконным действиям, а по указу от 1609 г. дуэль становилась уголовным преступлением, причем кара однозначно полагалась и секундантам. Не желая оставаться в стороне, в 1599 г. парламент Парижа внес вклад в общую копилку усилий по борьбе с дуэлями — свой собственный закон. Одним словом, пакеты мер для жестокого бичевания дуэлей были подготовлены, дело оставалось за малым — набраться духу и заставить законы работать.

Однако в том, что касается нехватки воли приступить к борьбе с вредным явлением, считать приходилось с самого верха — от короля собственной персоной, — поскольку Генрих IV славился злостным попустительством дуэлянтам. Мы сами видели, каких высот достигают приблизительные данные по количеству смертей на дуэлях в его царствование: большинство авторов сходятся на том, что он даровал прощение такому же, если и не еще большему количеству дуэлянтов. Иными словами, за 20 с небольшим лет Генрих помиловал от 6000 до 7000 дравшихся на дуэлях господ. Совершенно очевидно, такую политику не назовешь многообещающей для короля, который как будто бы брался за искоренение дуэлей как явления.

Почему же Генрих так легко прощал дуэлянтов? Или, говоря иными словами, почему он проявлял такую неохоту заставлять их в полной мере отвечать за совершенные проступки перед законом? Ответ надо искать отчасти в политическом положении, в котором оказался Генрих, а отчасти в его собственном характере.

Генрих осознавал, что дуэли не только противоречили интересам государства, но и в сути своей представляли несвойственное и противоречащее христианству явление. Когда же, однако, дело доходило до наказания отдельно взятых дуэлянтов, Генрих начинал колебаться между долгом и честью, между своими обязательствами монарха и положением нобиля, пусть и очень высокого ранга. Как король, он понимал необходимость искоренить дуэли в королевстве, но нобиль в нем не желал содействовать лишению представителей своей касты такой привилегии. Такое, если угодно, раздвоение личности на государя и рыцаря приводило, с одной стороны, к изданию жестких законов, а с другой — к прощению из раза в раз тех, на кого эти карательные постановления были направлены. Один историк находит у Генриха и более циничные мотивы. В. Дж. Кирнан предполагает, что антидуэльные эдикты издавались с целью порадовать и задобрить буржуазию, тогда как поголовное прощение даровалось для ублажения нобилитета {203}. Естественно, что, когда Генрих взошел на трон после десятилетий гражданских беспорядков, он чувствовал себя обязанным первым делом залечить раны на теле королевства, а посему не очень-то мог себе позволить отталкивать от себя могущественных аристократов. Готовность закрывать глаза на так лелеемые ими привилегии драться на дуэлях являлась, возможно, той ценой, которую Генрих чувствовал себя вправе заплатить. Другие тоже склонны находить у Генриха более низменные мотивы. Сэр Джордж Кэйрью, английский посол в Париже, считал, что Генрих сквозь пальцы смотрел на разгул дуэлей потому, что они способствовали упрочению раскола среди нобилитета и в то же самое время помогали ему избавиться от слишком горячих голов {204}.

Из тысяч французских нобилей, погибших во время беспрецедентного кровопускания, один был, образно выражаясь, вымазан в чужой крови от пальцев ног до самой маковки. До дня своего 30-летия этот дворянин, шевалье д’Андрьё, как считалось, убил на дуэлях 72 человека. Он имел очаровательную привычку заставлять побежденного противника отрекаться от Бога под страхом смерти, после чего хладнокровно перерезал ему горло, вследствие чего получал удовольствие от того, что одновременно убивал и тело и душу.