Красный хоровод (сборник) - Юрий Галич Страница 37

Антонина Васильевна поднялась, прошла по палубе и спустилась в свою каюту.

Молча, в мрачном, подавленном состоянии ротмистр последовал за молодой женщиной…

8

Большой китайский фонарь освещал комнату матовым светом. Мягкий ковер заглушал звуки шагов. В каюте было душно и жарко. В углу жужжал электрический вентилятор. В другом углу стоял широкий диван и маленький столик с хрустальной вазой, наполненной мандаринами.

Из потайного шкафчика, искусно вделанного в стену, Антонина Васильевна извлекла серебряный шеккер и пару винных бокалов. Наполнив бокалы вином, молодая женщина протянула один из них ротмистру и, устремив на него серые, пылавшие суховатым блеском глаза, чокнулась и сказала:

— Елита, за нашу дружбу!

Бутылка была опорожнена в течение получаса.

Тесно прижавшись в углу дивана, держа руку в руке, молодые люди продолжали прерванную беседу. Беседа не клеилась. Паузы становились все более продолжительными. Горячее дыхание затуманивало рассудок.

Елита фон Вольский склонился к соседке.

Инстинкт хищного необузданного самца пробудился с властной силой. Одной рукой ротмистр обнял Антонину Васильевну за талию, другая рука опустилась на тяжело дышавшую грудь.

Не встретив сопротивления, она ловко, точно молодой гибкий уж, скользнула за легкую блузку и прикоснулась с жадностью к теплому телу, к упругому горячему полушарию, затрепетавшему под дерзкой лаской.

В следующее мгновенье, склонившись еще ниже, Елита фон Вольский почувствовал на своих губах жар пламенных уст. Две душистые ручки обхватили его за шею.

Еще мгновенье…

Внезапно ротмистр Елита фон Вольский ощутил мучительный приступ болезни… Лицо его из красного стало зеленым… К горлу подступил холодный комок… Руки непроизвольно разжались и повисли, как плети…

Антонина Васильевна очнулась.

— Елита, оставьте меня! — прошептала Антонина Васильевна.

Ротмистр Поднялся и пошатывающейся походкой, хватаясь за стены, направился к выходу.

Этой минуты он не мог себе простить в течение всей последующей своей жизни…

9

Жемчужный цейлонский берег с белым гребнем прибоя, с мохнатыми пальмами, со слонами и сингалезами, со всеми тайнами первозданной экзотики…

А потом Сингапур, примостившийся на самом экваторе, разделяющий арийский мир от китайского, стоящий на страже британского военно-морского могущества, волшебный и несказанный, испепеляющий солнечным блеском…

А потом чудовищный город на Ванг-Пу, желудок и сердце многомиллионного желтоликого мира, город буддийских храмов, небоскребов, пароходных контор, джаз-банда и гонгов, город оргиастического безумия, кощунственной роскоши и нищеты…

Все позади, позади!

Точно в феерической панораме промелькнули изумительные видения, крик, смех, разноязычный говор толпы, звуки и запахи пряных тропических дней, отравляющих сладким медленным ядом.

И, как яд, сладки воспоминания!..

В каждом порту маленький пароход добровольного флота кидал якорь на протяжении полных четырех суток. И в течение этих суток, свободно и безвозбранно, пассажиры прикасались русскими подошвами к чуждой земле.

Черноземные помещики с супругами и украинские министры, сойдя на берег, находили приют в интернациональном отеле. Что касается скудной средствами военной дружины, последняя проводила ночи на пароходе и только с наступлением дня, спустившись по трапу, прыгала в поджидавший сампан.

Антонина Васильевна и в эти минуты не покидала своих друзей.

Молодая женщина ввела только тропические прогулки в своеобразные рамки. Так, перед каждым прибытием в порт, она извлекала из дорожной сумочки изящный блокнот и крупным, размашистым почерком, в присутствии всех двенадцати конквистадоров, заносила «дежурство», такое же точно дежурство, какое в царское время имел при своей особе государь император.

— Приказ по главной квартире за № 3! — оглашал сочным баском полковник Громыко. — Капитан Саблин!.. Князь Вачнадзе!.. Лейтенант Черкез!

Антонина Васильевна, в сопровождении свиты, сходила на берег. Четыре колясочки рикш подхватывали компанию, возили ее по укатанным цейлонским и сингапурским аллеям, спускали у входа в ботанический сад, подле магазинов и ресторанов.

— Вачнадзе, расплатитесь по счету! — обращаясь к кавказскому князю, говорила Антонина Васильевна и, вынув из сумочки горсть кредитных билетов, швыряла на стол.

С наступлением вечера, компания возвращалась на пароход.

И пароход снова плыл к новым, еще неизведанным берегам и, одновременно, плыли часы, дни, недели…

Как сказочный мир, белеют высокие японские берега, с глубокими фиолетово-синими омывающими морями, с криптомериями и камфарными рощами, с игрушечными домами, с маленькими, игрушечными, смеющимися тихим придушенным смехом людьми в пестрых керимонах и кимоно, постукивающими деревянными гетта — чап-чап! — по деревянным панелям.

Страна священной вишни и хризантем, самураев и гейш, вековых храмов и древних, как храмы, традиций, вырастает в блеске восходящего солнца.

— Приказ по главной квартире за № 12! — снова оглашает полковник Громыко. — В дежурство назначаются — корнет Миловзоров, поручик Толстой, ротмистр Елита фон Вольский!

Еще несколько дней и, в бронзовой оправе заката, уже голубеют аметисты дымчатых сопок.

«Томск» кидает якорь в золотой бухте Владивостока…

10

Двенадцать конквистадоров стоят с вещами в руках на пристани и наблюдают любопытную сцену.

Молодой рослый мужчина, атлетического сложения, в мундире капитана сибирских стрелков, обнимает Антонину Васильевну, всю раскрасневшуюся от волнения, от радостной встречи.

— Мой муж! — смеется лукаво Антонина Васильевна.

— Мои телохранители, — улыбается Антонина Васильевна и по очереди представляет господ офицеров.

Двенадцать русских конквистадоров, увлеченных музой дальних странствий на край русской земли, переживают ряд странных, сложных, противоречивых чувств.

Тоска, горечь разлуки, сладость воспоминаний, изумление, трепет нежной влюбленности и трогательный восторг — все, в эти минуты, объемлет души двенадцати взрослых мужчин.

Некоторая неловкость и замешательство были, впрочем, непродолжительны.

Начальник белогвардейской дружины, седоусый полковник Громыко, выступил из рядов, отвесил земной поклон и воскликнул:

— Антонине Васильевне — слава!

— Слава, слава! — зычно, на всю пристань, грянуло двенадцать мужских голосов.

И клик звучал до тех пор, пока пролетка с прекрасной «Адмиральшей» не скрылась за поворотом…