Генерал Снесарев на полях войны и мира - Виктор Будаков Страница 37

И всё же Подолия — край благословенный. Привлекательный географически, богатый природно. Но век назад, как перешедший к Российской империи, он представлялся русскому человеку не менее захолустным и далёким, нежели Камчатка или Сахалин.

Иван Бунин, земляк Снесарева по Воронежской губернии, в молодости проехавший местами, упомянутыми в «Слове о полку Иго-реве», не побывал здесь, в Прикарпатской Руси, зато в ожидании жребия быть призванным в армию рисовал своё возможное будущее: «…в тесноте, в холоде и махорочном дыму вагона, среди криков пьяных мне придётся ехать, одинокому, потерянному, в какую-нибудь Каменец-Подольскую губернию…» Говорится так, словно последняя — Богом забытая тьмутаракань, некая безжизненная островная земля в далёком океане.

А одногодок Бунина и его друг Александр Куприн, будущий писатель, после окончания юнкерского училища в 1890 году был услан в пехотный Днепровский полк, как пишет его дочь Ксения, «в самую глушь Юго-западного края — Проскуров. Жизнь захолустного городка он описал в своём “Поединке”. Чтобы вырваться из засасывающей трясины, подпоручик Куприн стал готовиться к экзаменам в Академию Генерального штаба». Рядом со Снесаревым могла сложиться военная судьба Куприна, поступи он в Академию. Но по пути в Петербург на Днепре, на барже-ресторане, он подрался с военным, который был бит им из-за нарушающих офицерский кодекс чести приставаний к девушке-официантке и после жалобы которого наш рыцарь, будущий автор «Олеси», «Колеса времени», «Юнкеров», не был допущен к экзаменам.

Куприн и сам пишет, как он страдал тоской по малой родине, когда судьба забросила его в нежеланные места: «Как нестерпимо были тяжелы первые дни и недели! Чужие люди, чужие нравы и обычаи, суровый, бледный, скучный быт… А главное — и это всего острее чувствовалось — дикий, ломаный язык, возмутительная смесь языков русского, малорусского, польского и молдавского». Куприн признаётся, что ночами после снов, где видениями вставали улицы и церкви Москвы, он просыпался от рыданий, столь густослёзных, что хоть подушку выжимай.

Тесть Снесарева яростно нападал на «Поединок» Куприна, обвиняя в какой-то мере автора, не увидевшего ничего хорошего в армейской среде, а более всего — местное командование за безрадостную картину, там изображённую, и объяснял всё отсутствием энергии и настоящего дела, близостью к безответственному Западу, зауряд-чиновниками, а не прирождёнными военными, отсутствием умного и верящего в своё дело командира. И ударял словами Скобелева: «Бездействие порождает упадок духа, пьянство, болезни; солдат и офицер должны быть заняты, поэтому, кроме постоянных учений, офицеры должны поощрять чтение и устройство игр, вести курс занятий и, в первую очередь, сами иметь дело». Ветеран рассказывал, как при движении русских в Среднюю Азию командование после взятия какой-нибудь обжитой туземной пяди тотчас же распоряжалось приступить к постройке русского города: жилых домов, присутственных мест и зданий, солдатских казарм, непременного горсада.

В Каменец-Подольске — монастырь Святой Троицы, церковь Святителя Николы, ещё тринадцатого века. И польский костёл, и турецкий минарет. На утёсе — старинная крепость.

«Старая крепость» — так называется трилогия уроженца Каменец-Подольска Владимира Беляева (1907–1990), по мотивам которой созданы два кинофильма о приключениях подростков приграничного городка в годы Гражданской войны. В своё время писатель известен был и памфлетами против украинских «самостийников» и католической церкви: говорящее, характерное название сборника публицистики — «Формула яда».

Когда Снесарев прибыл в Каменец-Подольск, Беляеву было три года, а когда уезжал — десять лет. А в год смерти Снесарева Беляев начал писать «Старую крепость». Писатель, наверное, мог бы написать о бесконечно долгом разорении здешнего края — о пылающей Подолии в Первой мировой войне, перешедшей в бог знает какую войну. (И тем не менее «Старая крепость» — в детстве одно из увлекательных прочтений.)