Путь диких гусей - Вячеслав Софронов Страница 37

Утром хану было стыдно за свою вечернюю слабость, но приказ об отдыхе был дан, и надо ждать, пока воины отоспятся, перестанут болеть стертые седлами промежности и сбитые о стремена ноги.

Вернувшиеся дозорные сообщили, что передвижения отрядов не замечено, за исключением одиноких всадников, которые скачут из крепости в разных направлениях. Вскоре хану доложили, что прибыли послы от местного хана и хотят с ним говорить.

Кучум принял их на войлоке возле шатра, изучающе оглядывая прибывших. Те поднесли богатые подарки: седло персидской работы и ковер отменной выделки. Сообщили, что их хозяин не желает поддерживать местных ханов и готов принять ислам и подданство бухарских правителей. Кучум велел пригласить шейхов, которым объяснил, что надо ехать с послами, которые покажут дорогу к своему хозяину, и привести того с родней в истинную веру. А заодно шепнул, чтобы те разведали обстановку и так ли уж искренен в своих словах местный бек.

После полудня Кучуму донесли, что стража схватила двух женщин, которые говорят, что направились к нему, ища встречи.

Привели закутанных в платки женщин. Они испуганно жались одна к другой и не хотели называть, кто они, откуда и зачем им понадобился хан.

— Хан, отпусти их к нам, быстро расскажут и все покажут, — балагурили доставившие их воины.

Но одна из пленниц сильно толкнула державшего ее и подошла к Кучуму.

— Хан, — проговорила она довольно требовательно, — я хочу говорить с тобой. Зайдем в шатер.

Что-то знакомое и неуловимо близкое послышалось тому в интонациях женщины, хотя и говорила она с местным акцентом.

— Сперва скажи, кто ты, — наклонил он с удивлением голову, но уже готов был выполнить ее просьбу.

— Скажу, когда будем одни, — повторила та и сама двинулась к шатру. Воины заржали, одобряя смелость женщины, но Кучум решительно положил руку на рукоять сабли, и смех закончился на полутоне.

В шатре женщина повернулась лицом к свету и сорвала с себя платок. Хан в удивлении раскрыл глаза и решил, что ему почудилось.

— Зайла, — прошептал он тихо, — сестра… Как ты тут оказалась? А я думал, что тебя нет в живых… И он медленно опустился перед ней на колени. Зайла подошла к нему и начала гладить лицо, обветренное в походах, короткую бороду, шею, руки. Потом так же опустилась перед ним на колени и сказала задумчиво:

— Такой ли встречи мы ждали?

— Неужели не могла сообщить, где ты? — с горечью в голосе спросил ее Кучум.

— Сообщить о своем позоре? — переспросила Зайла, — Что я продана как рабыня? Что меня взял в жены сибирский хан?

— Ты жена хана? — Кучум выкатил глаза. — Ты жена хана… — повторил он еще раз с сомнением.

— Да, я жена Бек-Булата, и у меня есть сын от него, — в голосе Зайлы зазвучала гордость.

— Он знает, что ты моя сестра?

— Я сама вчера только узнала, что ты жив. Купцы рассказали, что тебя схватили и лишили жизни ногайские ханы…

— Нет, как видишь, остался жив… И вот я здесь. Меня отправил отец покорить этих упрямых язычников и привести их в нашу веру.

— Так я и знала, — качнула головой Зайла, — но они не хотят принимать нашей веры и покоряться тебе. Во всяком случае, мой муж и его брат.

— Тогда они умрут, — Кучум решительно ударил рукой по подушке на полу шатра. — Они подданные нашего отца. Они должны покориться!

Зайла покачала головой и сказала, потупясь:

— Кто хоть день прожил свободным человеком, тот не захочет быть рабом.

— Я отрежу у них носы и уши! Запорю плетью как бешеных собак, — взвился хан, вскакивая, — они узнают меня!

Зайла стояла перед ним, не изменяя позы.

— А я думала отговорить тебя от сражения. Я ведь люблю вас обоих. Тебя и мужа… Так как же мне быть?

— Никуда я тебя не отпущу и с первым обозом отправлю к отцу.

— Чтобы стать там затворницей во дворце? Ты этого хочешь, брат?

Кучум в бешенстве забегал по шатру, не зная, что предпринять. Он великолепно понимал, что доставь Зайлу обратно, и отец не простит ее. Пусть и нет вины сестры, что выкрали ее враги. Но сидеть ей, как певчей птичке в комнатах дворца, не видеть света до конца дней. Лишь прогулки по саду по ночам. И имеет ли он право лишать ее семьи, сына? Но ее сын, ребенок отца, на которого он, Кучум, идет войной! Он враг! Значит, и сестра, и ее ребенок… Нет, человек не может решить всех загадок, которые ставит ему судьба.

— Хорошо, до исхода сражения ты останешься здесь, со мной. А там решим. Все! Это мое последнее слово, — и хан властно свел брови.

Зайла поняла, что сейчас бесполезно спорить, и решила смириться до поры, хотя и не оставляла надежды, что ей удастся уговорить брата изменить свое решение и прекратить поход, заключить союз с ее мужем.

"Ведь в детстве, когда мы росли, он был так добр и нежен ко мне. Почему он так переменился? Почему столько жестокости в глазах? Из-за чего постоянно воюют мужчины? Неужели нельзя без войны?"

Посланные Кучумом шейхи с небольшим числом охраны, сопровождаемые слугами Соуз-хана, вскоре достигли пределов его улуса. Заливные луга, которые затоплялись водами реки при половодье, цвели разноцветьем сочных трав. Из ложбинок мелких рек и речушек, исчертивших низину, словно линии на руке человека, то и дело выпархивали выводки уток, кормившихся перед близкой осенью. Плескалась на открытых местах речная рыба, заливались в поднебесье голосистые птахи, не ведая, что вскоре всем этим краем будет распоряжаться другой господин. Ни птицам, ни рыбам не было дела до людских раздоров и несогласий. Они радовались еще одному теплому дню, солнцу, обилию пищи…

Шейх Сеид, которому была оказана высокая честь привести к вере правоверных мусульман первого сибирского хана, осознавал себя одним из камешков лавы, катящейся из знойной Аравии на протяжении многих веков, чтобы докатиться до самых северных гор и ледников. Он видел много стран и народов. Многие жизни оборвались на его глазах ради веры пророка. Жалел ли он их? Может, чуть-чуть, в самом начале, в молодости. Но разве не выполняет мусульманин свой высший долг, опуская жизнь в сумку Аллаха, где каждому уготовлено свое местечко. И на том свете он подбадривает живущих, выправляет нетвердую руку молодого воина, занесшего кривую саблю над головой неверного гяура. Человек смертен и рано или поздно предстанет перед всевидящим оком Аллаха. Может, и лучше, что раньше. Будет избавлен от мучений и тягот жизни. Главное, чтобы в душе его не было сомнений и колебаний.

Сеид вздрогнул от хлопающих крыльев, то стайка уток взвилась вверх за спинами конников. "Вот и моя душа так же взлетит на небо, подобно этим птицам, и Аллах спросит, сколько неверующих обратил я в истинную веру. Для того и вызвался я пойти в поход сквозь топи и дремучие леса, чтобы было с чем предстать перед ним". От непрерывной тряски в седле Сеид осунулся, похудел и стал больше похож на какого-нибудь бродягу, чем на человека — хранителя веры. Только Коран, святая книга, лежащая в его приседельной сумке, говорила о том. А так он мало чем отличался от прочих воинов в отряде Кучума. Разве что более длинная, тронутая сединой борода, да острый взгляд умных глаз выдавали в нем ученого человека, который знал наизусть многие суры Корана и не раз принимал участие в ученых спорах в медресе Багдада.