Гибель Высоцкого. Правда и домыслы - Борис Кудрявов Страница 37

В принципе Володя был закрытым человеком. Открывался он очень редким людям — своим немногочисленным друзьям. А слушателям, зрителям — только через песни. Кто понимал — тот понимал. Да и друзей много не бывает. У любого человека.

Сам я отношу себя к разряду людей-коллекционеров. Только главное в моей коллекции сама жизнь. Встречи с людьми, взаимопроникновения друг в друга, что может быть интересней? С Володей у нас тоже так происходило. Но мы присматривались друг к другу недолго. Сразу поняли — нам вместе интересно. Знаешь почему?

Оказалось, что мы оба любили делать подарки. То есть любили отдавать, расставаться с какими-то вещами, которые другим могли доставлять радость. Но главное все же прекрасное ощущение внутренней свободы. И искренность в общении с людьми. Все это составляло особое состояние наших родственных душ — им хотелось двигаться вместе и вперед. Вот так по-мужски мы и жили тогда. Теоретизированием по поводу смысла жизни особо-то не заморачивались. Меня как-то спросили, любил ли Высоцкий деньги? А кто их не любит, скажи? Таких людей я не знаю. Они дают ощущение свободы, независимости, пусть даже временной. Но Володя к деньгам, а они у него всегда водились, относился достаточно пренебрежительно. Тратил, тратился очень свободно. То есть зависимым от них не был.

Мы не часто говорили с ним на тему эмиграции. Он прекрасно знал о моих связях с заграницей. Но никогда не влезал в мои дела, не интересовался подробностями и слухам о моей причастности к криминалу тоже не верил. Но всегда, почти всегда Володя как-то странно отшучивался о своей возможной поездке в Израиль: хочет, мол, взрослый бычок парного молочка, да кто ж ему даст. Хотя трепета перед заграницей у него никогда не было. Удивление, порой даже восхищение — это да! И при этом боль за свое Отечество, возмущение, недоумение. Даже негодование — как же так, мол, мы войну выиграли. А живем хуже многих! Но критиканством он не занимался, ни в творчестве, ни в быту. Хотя мог в разговоре пульнуть едкими словами в адрес даже не столько тогдашнего режима, а каких-то конкретных людей в руководстве страны.

В Израиль он поехать хотел. Мы с ним об этом действительно толковали. Но времена были такие тугие, что для обычного советского человека даже думать об этом было как бы опасно. Между СССР и Израилем шла такая странная, негласная война. Меня же с этой страной связывал бизнес, устоявшиеся семейные узы. У Высоцкого к Израилю не было ничего, кроме обычного человеческого интереса. Но скажу откровенно — еврейская тема все же крайне его возбуждала. Не знаю, гены это или какой другой внутренний интерес, но даже некоторые его песни свидетельствуют как раз о том, что Володе не был безразличен еврейский мир. Вполне допускаю, что детство его прошло в среде, где люди разных национальностей жили вместе. Евреев среди них хватало.

Но Володя страшно боялся пойти на такой шаг — уехать из СССР в Израиль даже на гастроли. Почему-то очень расстраивался из-за возможных намеков на национальность его отца. Поэтому всячески сторонился подобных разговоров даже на примитивном, бытовом уровне. В Советском Союзе обсуждение этой темы было фактически запрещено. Мне же терять было нечего. Я жил странной жизнью человека, как бы ничего не боящегося на этом свете. Конечно, это блеф. Просто жизнь так складывалась. Но жить именно так получалось крайне интересно. Адреналина в крови было выше всякой крыши.

Мы впервые встретились с ним почти случайно в Германии в конце 70-х. Потом вместе полетели в Нью-Йорк. Это длинная история. Откуда он взял такую фамилию — Шуцман, — мне неизвестно. Но именно так было написано тогда в его паспорте. Спросить я как-то не счел тогда нужным, постеснялся. Похоже, что с его стороны это была какая-то авантюра чистой воды.

Ну, пил он очень прилично. И что с того? Разве это мешало жизни? Как раз наоборот. Для Володи выпивон был стимулом — моральным, эмоциональным, если хочешь. Вот я не пью. Организм не принимает. То есть компанию ему составить не мог. Всегда поражался его неутомимости и выносливости. Володя мог пить и петь, казалось, до бесконечности. Такой вот жизненный стержень, напор.

Меня много раз спрашивали о значимости Высоцкого для советского народа. По сути, глупые вопросы. Это то же самое, что спорить о еврействе Высоцкого. Смысл какой? Володя сделал для всех для нас гораздо больше остальных вещающе-поющих бардов. Сравнить его просто не с кем. Высоцкий весь в своих песнях. Удивительное дело, вот жил человек, оставил после себя столько всего! До сих пор его любят и помнят. Главное — Высоцкий живет в народе. Так его внутреннее одиночество странным образом вылилось в творчество. Общение с людьми происходило через песни.

Высоцкий боролся с предлагаемыми обстоятельствами изо всех сил. В ущерб здоровью, может даже и психике. И он не проиграл. Я так думаю…

Был он человеком особенным. Умел как-то вдохновенно молчать, увлеченно слушать. Внутренняя работа, какой-то особый настрой чувствовался в нем всегда. Но оставаться один почему-то жутко не любил. Противился оставаться в комнате, где не было электрического света. Будто боялся чего-то, не хотел быть один на один со своими внутренними болячками, что ли… Их у него, к сожалению, хватало. Это видно было невооруженным взглядом.

Да в подпитии он мог отдать, подарить любую вещь. Прямо снять с себя и подарить. Причем любому человеку. С вещами расставался легко. Впрочем, он на одежду мало внимания обращал. Или так мне, по крайней мере, казалось? Хотя одет был всегда с иголочки. Это когда при деле и трезвый. А по пьяни одежда удивительным образом разлеталась в пух и прах. Рвалась и грязнилась. Удивительно, что даже в таком виде он умел выглядеть как-то даже импозантно.

Николай Дупак. «Марину Влади планировали пригласить работать в театр на Таганке»

Строчку из песни Высоцкого «Но живы все, спасибо Дупаку» знают не одни высоцковеды. Дупака и Высоцкого связывали не только производственные, но и, несмотря на солидную разницу в возрасте, товарищеские отношения. Благодаря настойчивости директора театра на Таганке мало кому известный молодой актер и был принят осенью 1964 года в труппу театра. Хотя главный режиссер Юрий Любимов категорически не хотел его брать. Даже, если допустить, что в рассказах Дупака существуют некоторые натяжки-придумки (что можно отнести к творческому началу личности интервьюируемого), такие воспоминания дорогого стоят.

В октябре 2016 года Дупаку исполнилось 95 лет. Мы встретились с ним накануне юбилея. Поговорили о прошлом и настоящем, о друзьях-товарищах. И, знаете, «нафталином» за версту не несло. Время не убило яркость и самобытность этого удивительного человека.

Решил вставить в книгу это интервью не только потому, что в Интернете его нет. И не все оно посвящено Высоцкому. Пусть читатель проникнется духом того времени, когда театр на Таганке, которому Высоцкий отдал практически всю свою жизнь, был самым ярким местом в театральной жизни не только Москвы, но и, не побоюсь этого слова, целой страны под названием Советский Союз. И в таком вот святилище искусства кипели нешуточные страсти.

— Ну, Боря, наконец-то мы можем спокойно побеседовать. А то ведь все недосуг. Забот полон рот. Да тут еще месяц в больнице пришлось проваляться. Теперь вот, славу Богу, могу даже за руль сесть. Мы еще почудим! Хотя некоторые воспринимают меня бодрящимся мудаком с комсомольским значком. Но я прошел войну, трижды был ранен, многое пережил.