Мир на краю бездны. От глобального кризиса к мировой войне. 1929-1941 годы - Александр Шубин Страница 36

К этому времени даже левое крыло фашистов осознало, что фашизм — полная противоположным популярным в то время идеям синдикализма. Разъясняя различия синдикально-корпоративного варианта демократии и корпоративной диктатуры Муссолини, современный исследователь пишет: «Это государство строилось не снизу, а сверху вниз. Не профсоюзы создавали государственную власть, как это предусматривалось в синдикальной идее, а наоборот. Власть осуществлялась в конечном счете верхушкой фашистской иерархии. Именно этой верхушкой, а не корпоративным принципом, формально демократическим, определялся стиль итальянской государственности» ^[183]

Все итальянцы должны были поддерживать идеологию фашизма, хотя бы на словах. Противники режима отправлялись в тюрьмы. В то же время Муссолини, в отличие от Гитлера и Сталина, удалось обойтись без массового террора. До Второй мировой войны было казнено лишь несколько политических заключенных.

Зарплата часто снижалась, но забастовки были запрещены, и участие в них каралось. В то же время безработица почти исчезла. Было создано общество «Дополаворо» («после работы»), которое занималось организацией досуга трудящихся. Их в организованном порядке водили в театры, для них устраивали массовые увеселения.

Успехи в укреплении диктатуры и в борьбе с рабочим движением не обеспечило итальянской экономике процветания. Муссолини стал сомневаться в правильности своего выбора в пользу либеральной экономической политики. Уже в «Хартии труда» он закрепил формальное право корпораций заниматься координацией производственной деятельности. После начала мирового экономического кризиса вмешательство государства в экономику пошло быстрее. Отчасти оно осуществлялось через придание корпорациям (точнее — их бюрократии) регулирующих функций под контролем правительства. В 1930 г. Национальный совет корпораций получил право издавать обязательные постановления по регулированию отношений между отраслями. 5 февраля 1934 г. Муссолини сделал сами корпорации структурой экономического регулирования. Только с 1936 г., уже по следам опыта США и Германии, корпоративная структура получила всю полноту прав и стала устанавливать цены, тарифы, нормы производства, зарплату. Любопытно, что автор корпоративной доктрины перешел к государственному регулированию почти одновременно с Рузвельтом и Гитлером, которые пришли к власти гораздо позднее, чем дуче.

Помимо создания огосударствленных корпораций правительство приступило к прямому руководству частью промышленности, создавая для этого, как и Рузвельт, специальные административные структуры. «Одним из первых был Институт промышленной реконструкции (ИРИ), созданный в 1933 г. Через него государство широкого финансировало машиностроительные и металлургические предприятия, что спасло многие из них от банкротства» ^[184]. В руки ИРИ перешло несколько крупных банков и компаний. Стала проводиться политика «автаркии» — сокращение импорта за счет внедрения заменителей импортных материалов, переориентации производства на собственное, пусть менее качественное сырье, стимулирование потребления национальных товаров и уменьшение потребления импортных.

Это помогло Италии на время преодолеть кризис. Но более глубокие проблемы страны Муссолини рассчитывал решить с помощью внешних завоеваний. Был принят закон «о военизации нации», который, наряду с военной подготовкой населения, предполагал его полувоенную организацию. Рабочие и крестьяне были прикреплены к рабочим местам, государство стало регулировать цены и зарплаты. Так были заложены основы фашистской модели государственно-индустриального общества, которые в те же годы получат развитие в Германии. Фашистская система словно расположилась посредине между американской и советской. Экономически она была ближе к американской: корпоративное регулирование рыночных отношений по отраслям при сохранении частной собственности. Политически фашизм сближается с СССР тоталитарным режимом — стремлением правящего центра к тотальному контролю над обществом, к подавлению любых оппозиционных и даже автономных структур. Но в Италии был создан относительно мягкий вариант тоталитаризма — на грани обычных авторитарных режимов. Муссолини оказался в большей степени теоретиком тоталитаризма, чем практиком. Для сплочения нации в единый кулак ему не хватало расового мифа. Мифы были «сильной стороной» Гитлера.

Поход на Берлин

Стартовые условия для нового похода на Берлин у Гитлера были не блестящими. Пока он сидел, его соратники Иоахим Розенберг и лейтенант Грегор Штрассер, увлекавшийся социальной критикой капитализма не меньше, чем национальной тематикой, создали Народное движение и в 1924 г. заняли 32 места в парламенте. Они шли проторенным путем Муссолини. Депутатское кресло могло превратить Штрассера в лидера возрождавшейся нацистской партии. Но не таков был Гитлер, чтобы отдавать позицию вождя. Он взял дело воссоздания организации в Баварии в свои руки, не пригласив Штрассера на первое собрание. Поняв, что движение может расколоться, Штрассер не решился соперничать с прирожденным оратором и волевым организатором Гитлером. Дело кончилось разделом сфер влияния. Штрассер удовлетворился руководством организациями на севере Германии, включая Берлин. Гитлер, оставаясь главой партии, сохранял сильные позиции пока лишь на юге. Штрассер олицетворял левое, склонное к социалистическим лозунгам крыло партии (как Рокка в фашистском движении), а Гитлер — правое (как Муссолини). Для Гитлера классовые лозунги были лишь прикрытием мечты о национальной элите, которая правит миром.

В 1925–1926 гг. между двумя лидерами разгорелся открытый конфликт. Штрассер, как представитель партии в парламенте, поддержал инициативу социал-демократов и коммунистов о конфискации княжеских угодий. Для Гитлера это был тройной удар: Штрассер принимал решения самостоятельно, явно претендуя на лидерство; партия таким образом выстроилась в хвост левым, становясь их националистическим флангом, «антиимпериалистическим движением», а Гитлер лишался надежд получить от финансовых тузов финансирование под создание мощного «заслона от коммунистов». 22 ноября 1925 г. Штрассер собрал конференцию в Ганновере и потребовал пересмотреть «устаревшую» программу 1920 г. и добавить требования конфискации не только помещичьих угодий, но и крупной промышленности. Собравшиеся в Ганновере северяне хотели также заимствовать у Муссолини идею корпораций. Фюрер решил дать решительный бой зарвавшемуся левому крылу партии. 14 февраля 1926 г. в Бамберге, на юге Германии, Гитлер собрал общегерманскую конференцию так, чтобы с севера смогли приехать немногие. Штрассер и его сторонник Геббельс попались на эту удочку и явились почти в одиночестве. Гитлер устроил им унижающую выволочку за левацкую «самодеятельность». Геббельс записал в дневнике: «Гитлер говорил два часа. Чувствую себя так, словно меня избили. Что за человек этот Гитлер? Реакционер? Крайне несуразен и непостоянен. Совершенно не прав в русском вопросе. Италия и Англия — наши естественные союзники! Ужас!.. Мы должны уничтожить Россию!.. Проблемы собственности дворянской знати нельзя даже касаться! Ну и ну, не нахожу слов» ^[185].