Фурцева - Леонид Млечин Страница 36

В октябре 1941 года 32-я армия попала в окружение под Вязьмой. Георгий Жиленков оказался в плену вместе с офицерами штаба. Он, вероятно, самый высокопоставленный политработник, пожелавший служить немцам. У Власова Жиленков занимался знакомым делом — возглавлял главное управление пропаганды. Даже среди власовцев, где собрались не ахти какие моралисты, Жиленкова считали абсолютно беспринципным человеком. Казнили его после войны вместе с Власовым. Имя Жиленкова в московском партийном аппарате вспоминали как символ самого отвратительного предательства.

«Большинство секретарей райкомов, — оправдывался Хрущев, — это молодые работники. Понятно, что они сами не принимали и не могли принимать участия в борьбе с троцкистами, правыми и другими враждебными группировками. Некоторые из этих товарищей формально подходят к изучению истории партии, ошибочно думая, что борьба с врагами отошла в область истории… Многие партийные работники изучают кадры по анкетным данным… Вместо глубокого изучения политических и деловых качеств зачастую ограничиваются справками, полученными от МГБ. Достаточно получить справку о том, что на того или иного работника нет компрометирующих данных, райком партии считает такого человека непогрешимым».

В середине 1952 года вторым секретарем Московского обкома стал Виктор Васильевич Гришин. В этот момент Гришин сдавал выпускные экзамены в Высшей партийной школе. Защитить дипломную работу он не успел и диплома о высшем образовании не получил.

Хрущев сказал Гришину, что в городе берет на себя строительство, а в области — сельское хозяйство:

— А вам все остальное.

Иначе говоря, Хрущев поручил Гришину всю организационно-партийную работу. Тем же самым Фурцева занималась в горкоме.

В обкоме было всего три секретаря. Секретарем МК по пропаганде Никита Сергеевич еще в декабре 1950 года сделал Елену Ивановну Третьякову. Таким образом, в руководство и обкома, и горкома Хрущев ввел по одной женщине. С Еленой Третьяковой в 1954 году Никита Сергеевич расстался, а Фурцеву двинул дальше…

Осенью 1952 года Екатерину Алексеевну Фурцеву избрали делегатом XIX съезда партии, последнего при жизни Сталина. Для нее этот съезд стал втройне важным. Она впервые выступала на съезде, была избрана в состав партийного ареопага и увидела, что происходит за кулисами большой политики.

В нарушение устава съезд не собирали много лет, предыдущий состоялся в марте 1939 года. Открылся XIX съезд 5 октября 1952 года, в воскресенье в семь часов вечера. Вступительную речь произнес Вячеслав Михайлович Молотов, которого не слишком осведомленное население страны по-прежнему считало вторым человеком после Сталина. Молотов и предположить не мог, какой неприятный сюрприз ожидает его после съезда.

Молотов попросил почтить память умерших товарищей, в том числе недавнего начальника Екатерины Алексеевны Фурцевой — Щербакова, «который особенно известен партии как выдающийся руководитель Московской партийной организации».

Вячеслав Михайлович напомнил о враждебном капиталистическом окружении, о том, что империалистический лагерь готовит новую мировую войну, но успокоил делегатов: «Наша партия пришла к XIX съезду могучей и сплоченной, как никогда». И закончил словами:

— Да живет и здравствует многие годы наш родной, великий Сталин!

Здравицами вождю заканчивались все выступления на съезде, делегаты автоматически вставали и аплодировали.

Сталин был уже слаб и отказался делать основной доклад. Отчет прочитал Георгий Максимилианович Маленков. Он был одновременно и секретарем ЦК, и заместителем председателя Совета министров, в аппарате воспринимался как заместитель Сталина. Он подчеркнул возрастающую роль государства:

— Мы оказались бы безоружными перед лицом врагов и перед опасностью разгрома, если бы не укрепляли наше государство, нашу армию, наши карательные и разведывательные органы.

Маленков говорил не только о фантастических успехах родной страны, но и о бедственном положении Запада, об обнищании американских трудящихся, о падении покупательной способности доллара, о росте дороговизны и снижении заработной платы.

Директивы по пятилетнему плану развития народного хозяйства доложил заместитель главы правительства и председатель Госплана Максим Захарович Сабуров. Намеченные изменения в уставе партии изложил Никита Сергеевич Хрущев. Изменили название. Всесоюзную коммунистическую партию (большевиков) решили впредь именовать Коммунистической партией Советского Союза. Договорились созывать съезды раз в четыре года, пленумы ЦК — раз в полгода, а от Всесоюзных партийных конференций отказаться. Политбюро преобразовали в президиум, а оргбюро ЦК вообще перестало существовать: для ведения текущей работы достаточно и секретариата ЦК.

Все выступления были на редкость серыми и скучными, ни одного живого слова. Сидя в зале, Фурцева внимательно следила, кто и за кем выступает (это свидетельствовало о положении в иерархии власти), кого критикуют и кого хвалят. Первым в прениях получил слово второй после Хрущева человек в московском партийном аппарате — Виктор Васильевич Гришин. Он рассказал о подборе и расстановке кадров в столице и области:

— В настоящее время семьдесят процентов секретарей горкомов и райкомов партии имеют высшее, а остальные среднее образование… С каждым годом растет число членов и кандидатов партии, изучающих «Краткий курс истории ВКП(б)» и другие произведения классиков марксизма-ленинизма, философию и политическую экономию.

Растущий партийный идеолог Михаил Андреевич Суслов порадовался успехам народного образования в Советском Союзе и информировал делегатов о глубоком кризисе за океаном, где трудящихся держат в «темноте и невежестве»:

— В Соединенных Штатах Америки насчитывается свыше десяти миллионов неграмотных; около одной трети детей школьного возраста не учится. Что касается среднего и в особенности высшего образования, то оно является монополией правящих классов и недоступно детям трудящихся.

Екатерине Алексеевне Фурцевой тоже предоставили слово — это была большая честь. Право выйти на съездовскую трибуну получило небольшое число первых секретарей ЦК национальных республик и крупных областей. И только от Москвы выступали вторые секретари: обкома — Гришин и горкома — Фурцева.

На утреннем заседании 10 октября Фурцева говорила после генерального секретаря ЦК французской компартии Мориса Тореза. Сообщила, что за годы после предыдущего съезда московская городская партийная организация увеличилась вдвое и составила 475 тысяч членов партии. Причем треть работает в различных министерствах и ведомствах, поэтому парторганизации обязаны «вести настойчивую борьбу с нарушениями государственной и трудовой дисциплины, с проявлениями бюрократизма и волокиты».

Фурцева покритиковала Министерство нефтяной промышленности за страсть к ненужной переписке. Но особенно от нее досталось одному из заместителей министра речного флота.

— 31 мая сего года в Министерство речного флота, — рассказывала Екатерина Алексеевна, — поступило письмо заместителя председателя Госснаба СССР с просьбой о продвижении важного груза. 5 июня ответ на это письмо был подготовлен главным управлением и передан на подпись заместителю министра речного флота товарищу Вахтурову. У него этот документ пролежал шесть дней и вернулся с надписью: «Освежите». Письмо «освежили» (веселое оживление в зале), поставили новых четыре визы и направили опять товарищу Вахтурову. У товарища Вахтурова письмо вновь пролежало восемь дней и вернулось в главк на этот раз с припиской: «Написано слабо» (смех). Ответ «усилили», поставили пять новых виз, но через пять дней письмо опять вернулось, на этот раз без всяких резолюций, просто перечеркнутое. Наконец, 30 июня на вновь составленном ответе появилась еще одна резолюция товарища Вахтурова: «Заместителю начальника главка т. Соловьеву. Мною сообщено о принятых мерах в Госснаб по телефону и письмо посылать не будем». Таким образом, понадобилось тридцать дней бесплодной переписки, в то время как вопрос можно было решить в течение нескольких минут…