Фурцева - Леонид Млечин Страница 35

— Это мы называем разгрузкой перед нагрузкой!

Милован Джилас был родом из деревни, партизанил, но такая простота нравов его сильно смутила. Тяжелые застолья заканчивались чем-то непотребным. Перепившиеся члены политбюро швыряли спелые помидоры в потолок и хохотали как сумасшедшие. Первый секретарь ЦК компартии Белоруссии Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко, любимец Сталина, рассказывал, как побывал на даче у вождя:

— Я отошел что-то положить в тарелку, вернулся и чувствую, что сел в нечто мягкое и скользкое. Обомлел, не шевелюсь. Все уже курят на террасе, а я остался за столом один.

Его позвал Сталин. Пономаренко робко объяснил:

— Я во что-то сел.

Сталин взял его за локоть и поднял. Позвал Берию:

— Лаврентий, иди сюда. Когда ты кончишь свои дурацкие шутки? Зачем подложил Пономаренко торт?

Судя по тому, что Сталин продолжал приглашать Берию к себе на дачу, эти шутки вождя развлекали…

Ни о чем связанном с жизнью вождя Хрущев со своими помощниками не делился. Второй секретарь столичного горкома Фурцева и не подозревала, каковы реалии быта и нравов кремлевского двора. Екатерина Алексеевна наслаждалась жизнью.

«В 1950 году, летом, я была в Сочи, в санатории ЦК, — вспоминала Нами Микоян, дочь крупного партийного работника. — В то лето там была Екатерина Фурцева, секретарь горкома партии. Мы много плавали, Фурцева не вылезала из воды, играла в волейбол, причем прекрасно. Она была молода, стройна, энергична, очень привлекательна светлой русской красотой. Она была одарена даром человеческого общения и обаяния. Это было врожденное, а не благоприобретенное качество…»

Хрущев как-то жаловался на свою сложную жизнь — приходится работать и в отпуске. Увидев в зале председателя ВЦСПС Виктора Васильевича Гришина, балагурил:

— Тут вот присутствует товарищ Гришин. Мы аккуратно платим членские взносы, но защиты от него очень мало. (Аплодисменты.) Идет почта, и сидишь на берегу моря и слушаешь ВЧ, ты в море прыгнул, а тебя просят к телефону. Я не жалуюсь, раз попал в такое положение, надо нести крест в интересах нашей партии и народа…

В отличие от Хрущева, Фурцева в отпуске отдыхала и занималась спортом. На здоровье Екатерина Алексеевна не жаловалась. Но как партийному работнику высокого ранга ей было позволено пользоваться медицинскими учреждениями Лечебно-санитарного управления Кремля. Ей вручили номерную медицинскую карточку с фотографией и за подписью начальника Лечсанупра. В карточке указывались имя, фамилия, место работы, и должность, дата рождения и время вступления в партию, а также номер истории болезни. Отдельная страничка — для членов семьи с указанием степени родства, возраста и номера истории болезни.

На карточке значились правила пользования поликлиникой для начальства:

«Медкарточка действительна только для лиц, в ней перечисленных, и передаваться другим не может. Передача медкарточки лицам, не вписанным в карточку, влечет за собой лишение права пользования медпомощью в Лечсанупре Кремля. При перемене места работы медкарточка должна быть немедленно перерегистрирована в Лечсанупре Кремля в бюро учета тел. К 4-16-74 (ул. Коминтерна, 6)… Несообщение о перемене места работы в 3-дневный срок влечет за собой снятие с медобслуживания».

Иван Иванович Румянцев недолго продержался в кресле первого секретаря Московского горкома. Его карьеру — редкий случай — сломала не политика, не интриги, а дамская история. Кто-то стал свидетелем интимной встречи первого секретаря МГК с женщиной (не женой!), хотя он надеялся остаться неузнанным — поднял воротник пальто, поглубже надвинул шляпу…

Вольности партийным чиновникам — раз уж они становились известны — не позволялись. Вся эта история обсуждалась на пленуме горкома, в сентябре 1952 года Румянцева с треском сняли и, понизив на много ступенек, отправили заместителем директора авиационного завода № 43. Через два года повысили — перевели директором авиационного завода № 124. Недавний хозяин города командовал небольшим в этой мощной отрасли заводом. И только в 1963 году ему доверили более серьезное предприятие — «Знамя Революции», он стал Героем Социалистического Труда.

Многолетний министр авиационной промышленности Петр Васильевич Дементьев, пишет его биограф, ценил директора Румянцева, а особенно его связи. «После смерти вождя старые знакомства в партийных и советских органах столицы у Ивана Ивановича оказались очень кстати. Ему гораздо проще было решить многие вопросы, связанные со строительством жилья и всего остального. Очень часто и министр прибегал к помощи Румянцева в щекотливых ситуациях…» ^[3]

Вместо Румянцева партийным руководителем города в 1952 году утвердили Ивана Васильевича Капитонова. Строитель по профессии, он в 1930-е годы работал на Украине, а за год до войны стал в Москве начальником планово-производственного отдела Краснопресненского трамвайного хозяйства. В 1941 году Капитонова сделали секретарем партбюро, оттуда перевели в райком, и он начал взбираться по аппаратной лестнице. У него была репутация надежного служаки, аппаратчика до мозга костей, который не подведет: звезд с неба, может быть, и не хватает, зато и ошибки не совершит. В те годы эти качества ценились.

Когда назначили Капитонова, в партийном аппарате говорили, что эту должность должна занять Фурцева. Иван Васильевич был моложе Фурцевой на пять лет, практически одновременно с ней начал партийную карьеру в Москве — в 1943 году Капитонова избрали секретарем Краснопресненского райкома. Но он быстрее Фурцевой поднимался по должностной лестнице. Не потому, что считался более сильным работником. Женщин продвигали со скрипом.

В июле 1952 года Хрущев доложил Сталину:

«После Вашей критики и замечаний о том, что в Московской партийной организации имеют место факты, когда на партийную работу и другие важные участки пробирались люди, не внушающие политического доверия, мы собрали секретарей райкомов гор. Москвы, рассказали им о фактах неправильного подбора кадров и притупления большевистской бдительности в некоторых партийных организациях столицы и дали им политическую оценку».

Речь шла о новой кампании поиска старых врагов — мнимых троцкистов и других оппозиционеров. Люди, которые давным-давно отошли от политической жизни, вновь арестовывались органами госбезопасности. Критике подверглись секретари Щербаковского и Краснопресненского райкомов, которые «проморгали» оппозиционеров на своей территории.

Хрущев обещал вождю навести порядок в городе:

«В ближайшее время на бюро заслушаем отчет Щербаковского райкома партии о партийной работе и практике подбора и воспитании кадров. Предварительно мы проведем глубокую проверку. Это тем более необходимо, что первым секретарем Щербаковского райкома около года работал Жиленков, который во время войны вместе с Власовым изменил Родине».

Упомянутый Хрущевым Георгий Николаевич Жиленков начинал в Воронеже на машиностроительном заводе, из слесарей стал секретарем райкома комсомола. В 1930 году он переехал в Москву и поступил в индустриально-технический техникум, закончив, стал директором фабрично-заводского училища, секретарем парткома завода «Калибр». В январе 1940 года Жиленкова утвердили вторым секретарем Ростокинского райкома. Ростокинский район — на северо-востоке столицы — вошел в состав Москвы в 1935 году. 31 декабря 1940 года Жиленкова утвердили первым секретарем райкома. После начала войны он ушел на фронт. Ему присвоили звание бригадного комиссара и утвердили членом военного совета 32-й армии. Первые секретари столичных райкомов котировались высоко. Секретаря Днепропетровского обкома Леонида Ильича Брежнева тоже произвели в бригадные комиссары, но должность дали поскромнее.