Гудериан - Кеннет Максей Страница 36

Гудериан не оспаривал эти решения, хотя противился любому отходу от башенного танка, считая это шагом назад. Он знал, что его танки не уступили в боях польским, многие из которых были лучше вооружены, и поэтому требовал усилить огневую мощь и вооружение германских танков и выражал неудовольствие командованием на низших уровнях. Легкие дивизии, почти не имевшие танков, проявили себя, как и ожидал Гудериан, неудовлетворительно, однако теперь, когда ежемесячный выпуск танков достиг 125 машин, и в распоряжении немцев были хорошо оснащенные чешские заводы, стало возможным подтянуть эти дивизии до уровня танковых. В то же время с легкостью удалось отразить наглое требование кавалерии усилить ее, хотя конные формирования продемонстрировали в последней кампании свою ужасную уязвимость. И все же «Большие маневры» в Польше не оказали серьезного влияния на фундаментальные возражения всему тому, что отстаивал Гудериан.

Единственное, что Гудериан был в состоянии сделать – это рекомендовать. Он лишился непосредственной власти, поскольку пост «начальника мобильных войск» упразднили в самом начале войны и представлять интересы танковых войск поручили командующему армией резерва, генерал-полковнику Эриху Фромму, человеку, не слишком расположенному к этим войскам. По мнению Гудериана, люди, на плечи которых возложили ответственность за танковые войска, «не всегда соответствовали важности задач, стоявших перед ними в современной войне». Тем не менее, если образованные немецкие военные специалисты не желали соглашаться с изменениями в военном искусстве, внесенными в него «маленькой войной» Гитлера в Польше, – а доказательствам в поддержку точки зрения Гудериана было несть числа, – то весь остальной недоверчивый и плохо информированный мир был еще менее склонен это сделать. Конечно, главные военные державы, в особенности соседи Германии, понимали, что первостепенную роль в разгроме Польши сыграли танки и авиация, но старались принизить их значение на основании неравенства сил сторон, выставляя Польшу беспомощной жертвой. Говорилось, что с Францией такие штучки не пройдут. Если бы Гитлер настоял на своем, то им бы не пришлось долго пребывать в сомнении, ибо Гитлер чувствовал себя на седьмом небе от своего успеха. Его самоуверенность раздулась до угрожающих размеров. Он видел действие своего нового оружия – это был вовсе не блеф. Не успели отгреметь последние залпы сражений в Польше и улечься пыль от гусениц танков, как фюрер 27 сентября отдал приказ готовиться к вторжению в Западную Европу, намерение, так встревожившее некоторых германских офицеров. Они отвергли его напрочь как сумасбродное, которое наверняка повлекло бы за собой начало Второй мировой войны, и реанимировали заговор с целью убить Гитлера. Среди диссидентов были Гаммерштейн, Бек и несколько гражданских лиц.

Гудериан не входил в число заговорщиков – он был последним, кому бы те могли сделать предложение присоединиться, – однако совсем не был удовлетворен тем, как шли дела в армии вообще, и в танковых войсках в частности. В октябре Гудериан обедал у фюрера после торжественной церемонии вручения Рыцарского креста, и ему показалось, что Гитлер уловил его настроение. Сидя по правую руку от фюрера, Гудериан с солдатской прямотой ответил на вопрос последнего, как он воспринял подписание с СССР пакта о ненападении. Гудериан сказал, что у него возникло ощущение безопасности, ведь пакт уменьшил вероятность войны на два фронта, которая погубила Германию в Первой мировой войне. В «Воспоминаниях солдата» он выразил удивление, что Гитлер посмотрел на него с изумлением и неудовольствием. Гудериан говорит, что только позднее до него дошло, как люто Гитлер ненавидит Советскую Россию. Впрочем, не исключено, что ответ Гудериана в действительности понравился фюреру, который пришел к убеждению, что большинство его генералов всем сердцем против войны, и, значит, против пакта. Наверное, фюрер даже обрадовался, что появился еще один человек в немногочисленном стане тех, кто признавал мудрость его дипломатии и не уклонялся от драки. Однако Гудериан, в отличие от столь многих его кол-лег-профессионалов, уверовал в непобедимую мощь Германии и в беседе, состоявшейся накануне следующего раунда битв, передал эту уверенность. Дело в том, что на 12 ноября было назначено начало наступления на Западном фронте, и генералы-диссиденты нажимали на Гальдера и Браухича, чтобы те заявили решительный протест против шага, казавшегося им фатальным.

5 ноября Браухич в докладе Гитлеру высказался против вторжения, точнее, за его отсрочку. Главным аргументом служили неблагоприятные погодные условия, с чем Гудериан, скорее всего, согласился бы, ведь раскисшие после долгих проливных дождей дороги остановили бы или, по меньшей мере, замедлили продвижение танков. Однако Браухич к тому же бросил тень сомнения на боевые качества немецкой пехоты, чем привел Гитлера в бешенство.

Главнокомандующий сухопутными силами стал мишенью для ожесточенных нападок. Гитлер обвинил как его, так и весь генеральный штаб в нечестности. Захлебываясь от злости и брызжа слюной, он, по словам Герлица, выкрикнул Браухичу в лицо, что знает о генералах, планирующих «еще кое-что помимо наступления, о котором он отдал приказ», – случайный выстрел наугад, буквально потрясший Браухича. Совершенно деморализованный главком отправился к начальнику штаба и написал заявление об отставке, которое Гитлер, как верховный главнокомандующий вермахта, отказался принять, точно так же отмахнувшись и от аналогичного предложения Кейтеля, почувствовавшего, что начал терять доверие фюрера. Дисциплина была восстановлена, диссидентам пришлось отказаться от заговора. Дело было не только в опасности разоблачения, но и в том, что Браухич и Гальдер потеряли способность к дальнейшему сопротивлению, а без них рассчитывать на успех не приходилось. Отсрочка наступления, последовавшая 7 ноября, была почти случайной – первая из многих задержек, которые происходили всю зиму с регулярными интервалами.

23 ноября Гитлер посчитал необходимым обратиться к своему генералитету с краткой нотацией, не оставившей у представителей высшей военной иерархии никаких сомнений по поводу его истинных чувств. По словам Гудериана, присутствовавшего там, Гитлер сказал следующее: «Генералы авиации, которыми целеустремленно руководит наш товарищ по партии Геринг, полностью надежны; на адмиралов также можно положиться в том, что они будут проводить гитлеровскую линию; но партия не может безоговорочно верить в лояльность армейских генералов». В то время Гудериан вместе со своим 19-м корпусом стоял у Кобленца, в составе группы армий «А» под командованием фон Рундштедта, готовясь к вторжению. Именно к начальнику штаба Рундштедта, своему старому другу Манштейну и обратился сначала Гудериан, чтобы поделиться своим недоумением по поводу выступления фюрера, задевшего их всех до глубины души. Манштейн согласился, что необходимо предпринять какие-то шаги, однако Рундштедт отказался что-либо сделать, считая, что это явится нарушением присяги. Ту же самую реакцию он обнаружил и у других генералов, к которым обратился, пытаясь организовать протест. Наконец посетил Рейхенау, который предложил Гудериану самому поговорить обо всем с Гитлером и устроил их встречу.

Об этой встрече существует воспоминание лишь одного Гудериана ⁶. Ее описание соответствует характеру человека, превыше всего ставившего честь армии, человека, обладающего агрессивным, напористым духом, оживающим всякий раз, когда затрагивались его основополагающие жизненные принципы. Корреспонденция Гудериана не оставляет сомнений, что эта встреча действительно имела место, и если описание соответствует действительности, то оно противоречит утверждению Уилера-Беннета: «Не было сказано ни слова критики хотя бы мимоходом». Хотя следует помнить о том, что, как замечает Уилер-Беннет, большая часть выступления фюрера породила волну энтузиазма. Гудериан говорит, что целый час пробыл наедине с Гитлером. Он изложил причины, приведшие его сюда, – недоумение и обида армейских генералов, возникшие после того, как фюрер сказал, что он не доверяет им, и желание, чтобы кто-то от их лица поговорил с фюрером начистоту. В ответ Гитлер свалил все на главкома сухопутных войск Браухича, на что Гудериан отреагировал так: «Если вы считаете, что не можете доверять теперешнему главкому армией, значит вы должны избавиться от него…» Однако, когда Гитлер попросил его назвать подходящего преемника, и Гудериан не смог предложить ни единого приемлемого кандидата из числа высших военачальников, наступило молчание.