Гений. История человека, открывшего миру Хемингуэя и Фицджеральда - Эндрю Скотт Берг Страница 36

В декабре 1924 года в нью-йоркское издательство прибыла посылка с целой стопкой рассказов, опубликованных во Франции под заголовком «В наше время». Автором был «этот Хемингуэй», о котором Фицджеральд говорил несколько месяцев назад. Перкинс прочитал наброски до конца февраля. Некоторые из них представляли собой хронику жизни парня из Мичигана по имени Ник Адамс, который участвовал в Первой мировой войне. Макс сообщил Скотту, что книга «производит пугающий эффект рядом кратких эпизодов, очерченных очень лаконично и мощно, наполненных жизненной силой. Это удивительное, емкое и полное экспрессии описание событий, какими их видит Хемингуэй». У Хемингуэя был свой особый, характерный стиль – такой, с каким Перкинсу еще не доводилось сталкиваться: после чтения резких, отрывистых предложений эхо грубых, чеканных слов еще долго звучало у него в голове.

«Я был глубоко поражен силой, заложенной в каждой сцене и в каждом событии, и особенно – эффективностью их взаимоотношений. Исходя из чисто материальных соображений, я сомневаюсь, что мы сможем издать эту книгу в том виде, в каком она есть на данный момент: она так мала, что не принесет книжным магазинам прибыли, если будет продаваться по стандартной цене. Жаль, ведь ваш стиль определенно принадлежит к числу тех, которые позволяют писателю поместить очень многое в узкие рамки», – написал Макс Хемингуэю.

Было очевидно, что Хемингуэй наверняка работает над чем-то, что не вызовет таких практических проблем, и поэтому он заверил автора: «Что бы вы ни написали, мы рассмотрим ваш текст с особым интересом».

Пять дней спустя Перкинс послал вдогонку за первым письмом к Хемингуэю еще одно. Он узнал от Джона Пила Бишопа, ^[90] одного из друзей Фицджеральда по Принстону, который работал с Эдмундом Уилсоном над поэтическим сборником под названием «Венок гробовщика», ^[91] что Хемингуэй работает над следующей книгой.

«Надеюсь, что это действительно так и что нам позволено будет ее увидеть. Если вы предоставите нам такую возможность, мы прочитаем ее весьма быстро и с большой симпатией», – писал Перкинс автору.

Прошло семь недель, а от Хемингуэя не было ни слова. Это стало первым для Макса опытом знакомства с привычкой Эрнеста Хемингуэя неожиданно теряться в какой-нибудь части земного шара. На этот раз он отправился в Шрунс, коммуну в Австрии, кататься на лыжах. Хемингуэй прочитал письмо Макса, когда вернулся в Париж, и был счастлив, что тот проявил к нему интерес. Однако он уже заключил договор с другим издателем, с которым познакомился в Альпах, и, как сказал Максу, не видел возможности серьезно обсуждать какие-либо вопросы, не видя контракта на издание «В наше время» (Хемингуэй надеялся получить прибыль от сборника), предложенного издательством Boni & Liveright. Чтобы продемонстрировать свою признательность и заинтересованность в сотрудничестве со Scribners, он поделился некоторыми мыслями по поводу писательства. Сказал, что считает роман «ужасно искусственной и изжившей себя формой» и что он надеялся когда-нибудь описать свои наблюдения об испанской корриде. Гордясь своими нетрадиционными идеями, Хемингуэй постарался утешить Перкинса тем, что он в любом случае был бы для него плохим вариантом.

«Что за гнилая удача – для меня, я имею в виду», – написал Перкинс ему в ответ, сожалея, что не нашел его раньше. И просил не забывать то, что Scribners, по крайней мере, первое американское издательство, которое хотело бы с ним сотрудничать.

«С Хемингуэем все прошло очень плохо», – написал он после Скотту Фицджеральду.

Той весной Фицджеральды арендовали в Париже квартиру на пятом этаже с открытой верандой, и в мае 1925 года Скотт встретился с Хемингуэем. Эрнест считал, что Фицджеральд «очень хорош собой, но слишком смазлив». Скотт в тот месяц беспробудно пил, и во время первой встречи в баре «Динго» они так сблизились, что Скотт напился до бессознательного состояния. Эрнест заметил, что каждый раз, когда Фицджеральд опрокидывал очередную рюмку, его лицо менялось, и после четвертой его кожа так натянулась, что он стал напоминать мертвеца. Скотт считал Хемингуэя «славным, очаровательным малым», которому к тому же безумно нравились письма от Макса.