Василий Темный - Борис Тумасов Страница 35

День едва начался, когда с подворья боярина Всеволжского выехали одна за другой две колымаги на санном ходу и несколько груженых розвальней.

В первой колымаге сам боярин, во второй дочь боярина Алена и боярыня-кормилица, старая Пелагея.

Дочь боярина Алена, вся в слезах, зареванная. Ведь отец заверил дочь, что великий князь московский станет ее мужем, и такая свадьба вот-вот состоится.

Но неожиданно вдовствующая великая княгиня Софья Витовтовна велела молодому великому князю не на девице Всеволжской жениться, а на внучке Владимира Андреевича Храброго, Марьюшке.

За московской заставой колымаги выбрались на звенигородскую дорогу и не выморенные, застоявшиеся кони, впряженные цугом, побежали резво.

Ездовые щелкали бичами, покрикивали. Боярин Всеволжский, забившись в угол колымаги, поглядывал угрюмо на убегавшие леса, перелески. Мысли назойливые, на душе гадко. Ведь обещал ему князь Василий, когда воротится из Орды с добром на великое княжение, возьмет замуж Алену. Зло шептал:

– Обесчестили Василий с матерью дочь мою. А ведь какая жена была бы, какая великая княгиня! Теперь хихикают над нами бояре московские…

И поругивал себя боярин Всеволжский, зачем стлался перед ханом, увещевал, чтоб великое княжение не Юрию Дмитриевичу передал, а Василию. Васька данное ему слово не сдержал…

Поскрипывал санный полоз, колымага катила легко. Боярин Всеволжский догадывался, во втором рыдване Алена подвывает. Да и как ей позор сносить?

Неожиданно подумал, как-то звенигородский князь его примет? Там, в Сарае, он против Юрия Дмитриевича выступал. Ну как ноне скажет Юрий, ты, боярин Иван Дмитриевич, навроде перемета, ведь Я, князь Юрий Дмитриевич, на великом княжении сидеть должен по старшинству. Кривдой жить вздумал, боярин…

И Всеволжский решил, коли у звенигородского князя приюта не сыщется, в Рязань отправится, к князю Ивану Федоровичу.

* * *

Тверской князь давно не бывал в Москве. В последний раз, когда княжил великий князь московский Василий Дмитриевич. Борис в ту гору юным отроком был. Едучи во Владимир, заночевал в Москве. Его потчевали князь Василий Дмитриевич с Софьей Витовтовной.

Уже тогда Борис понял, хоть Софья была молодой, но властной. Высокая, дородная, она держала в повиновении не только Василия Дмитриевича, но и всех бояр московских.

Коли по молодому великому князю московскому судить, то и поныне Софья Витовтовна все на себя в княжестве Московском приняла. Даже сыну Василию на невесту указала, сам неволен в выборе. Не то, что он, Борис. Полюбилась княжна Анастасия, привезли ее в Тверь. Ох, какая она была красавица!

Как сейчас помнит князь Борис, когда он, епископ и все духовенство встречали ее поезд. Звонили тверские колокола.

Бояре тверские раскатали от кареты до того места, где стояли Борис с духовенством, ковры, Анастасия подошла под благословение епископа Вассиана. Он уже тогда был епископом тверским. Неделю до венчания Анастасия жила в монастыре в келье игуменьи.

Борис ждал того дня, когда заберут ее из монастыря в княжеские хоромы. И был пир широкий. Князь тверской велел выставить столы в Кремнике, куда позвали весь люд. На кострах мясо и рыбу варили и жарили, в печах пироги пекли. Князь и княгиня к народу выходили, кланялись. Хоть и властна она, но люд тверской зауважал Анастасию.

Чтит она Тверское княжество выше Московского, даже Ростовское и Суздальское ниже Твери ставит.

В Москве Борис подарит Марии Ярославне колты³⁰ с жуковиной, а вот невесте своей Анастасии тогда, на свадьбе, в подарок поднес диадему восточной работы, еще матери его покойной принадлежавшую. Настанет час, Анастасия подарит диадему своей дочери, а может, невестке.

Ох, как же время скоротечно, еще княжить не княжил он, Борис, а года за четверть века перевалили.

Пришел дворецкий, доложил, что к отъезду все готово, десяток гридней, какие в Москву сопровождают, ждут. Оружничий Гавря в сборе, изготовились и боярыни, наряженные быть с княгиней Анастасией.

– Добре, – кивнул Борис, – вели боярину Семену выезжать, Гавре и гридням верхоконно следовать.

* * *

В трое суток добрались до Москвы. Пока ехали по Земляному городу и Белому, Анастасия в оконце колымаги поглядывала. Срубленные накануне домишки белели свежим тесом. Местами боярские хоромы возвышались двумя ярусами. А когда колымага поскользила по брусчатке Китай-города, минуло каменную кремлевскую стену, из-за которой возвышались храмы церковные, Анастасия промолвила:

– Эвон, какая она, Москва! Теперь вижу, князь, верный замысел твой и Тверь в камень одеть. Давно пора нам бревенчатую рубаху скинуть. Ведь же сбросили и суздальцы, и ростовцы. Уж о Москве и говорить не стоит. Московские бояре, эвон, нередко из камня хоромы возводят.