Страшная тайна Ивана Грозного. Русский Ирод - Наталья Павлищева Страница 35

Данила сидел, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону.

— Ты чего? — осторожно тронул его Гордей. — Ранен?

Пушкарь поднял на него глаза. И столько было в них боли и страдания, что вопрошавший вздохнул:

— Не казни себя... Они бы тебя или твоих родных не пожалели...

Данила усмехнулся:

— А они и не пожалели... Сирота я, все погибли после набега казанского. Я отомстил. — Он почему-то развёл руками, точно вся резня в городе была его рук делом.

— Все мы отомстили, — согласился кто-то рядом.

— Не-ет... — упрямо возразил Данила. — Я нашёл того самого татарина, который мать тащил в полон за волосы.

— Да ты что?! — ахнули сразу несколько человек. — И впрямь нашёл?! Это как же?

— Шрам у него был приметный, через всё лицо. По шраму узнал и зарубил! — Голос пушкаря вдруг стал жёстким. Сейчас он уже был рад, что смог пусть через много лет отомстить за гибель родных.

Молодой парень, старательно оттиравший рукав от крови, вдруг сообщил:

— А я мамку в полоне нашёл!

— Ты?! — теперь уже внимание всех переключилось на него.

— Ага... У мурзы на дворе в рабах была. Она у меня красавица, вот и взял себе.

— А где ж она? — Кажется, в лицо парня заглядывали все, кто только слышал его слова. Не терпелось узнать подробности такого счастливого случая. Рыжий парнишка сокрушённо закрутил головой:

— Недужная очень была... Только меня перекрестила и померла...

— И ничего не сказала?

Тот вздохнул:

— Сказала... чтоб счастливо жил...

Сидевший рядом с Данилой русич тихо вздохнул:

— Не его то матушка. Она его Данюшкой называла, а он Микула.

— Как звала?! — встрепенулся пушкарь.

Парень пристально посмотрел на Данилу, ревниво поинтересовался:

— А тебе пошто? Как бы ни звала, то моя мать. Её татары в полон угнали.

Пушкарь подсел к нему ближе:

— Не обижайся, брат. У меня тоже матушка в полоне, только меня Данилой кличут, а мать в детстве Данюшкой звала. Может, то моя была?

— Нет! Моя! — резко возразил Микула.

— А волосы у неё какие?

Тот вздохнул в ответ:

— Седые все. — Чуть помолчал и всё же добавил: — Родинка была...

— Над губой слева?! — не удержавшись, ахнул ещё один из слышавших. — Как у моей?

— Не-е...

— На щеке! Ближе к уху, — почему-то уверенно заявил Данила. Теперь он не сомневался, что это была именно его мать.

— Да, — шёпотом отозвался парень.

— Ты где её схоронил?

— Пойдём, покажу...

Сидя у холмика, Данила думал, что немного погодя холмик затопчут кони и люди, и останется мать только в его памяти... Он вдруг повернулся к Микуле:

— А мы с тобой теперь братья. Здесь и моя, и твоя мать.

Тот сокрушённо помотал головой:

— Да нет, моя сразу погибла, я видел. Просто надеялся, что жива... А когда твою увидел, то подумал: вдруг это она?

— Всё равно братья! — твёрдо заявил Данила.

Микула согласился:

— Все мы братья, кто Казань брал. Навеки поганые нас запомнят, с землёй бы сровнять их логово, чтоб больше не налезали на наши города, не сиротили людей русских!

Страшным уроком стала Казань для всех: и тех, кто её защищал, и тех, кто её брал. Русские доказали, что они не беззащитны, что нельзя год за годом безнаказанно убивать людей, уводить в плен женщин и детей, грабить города. Русский кулак медленно замахивается, но бьёт больно, казанцы это запомнили.

Жестокий штурм и бои на улицах города точно разом выплеснули всю злость и тех, и других. И хотя потом ещё несколько лет продолжались мелкие стычки, но главное решилось тогда — со взятием Казани! Резня словно примирила вековую вражду, хотя славяне долго помнили вековые обиды и беды, но приняли раскаявшихся, признали крестившихся своими если не братьями, до этого было пока далеко, но соседями. Русская душа широка и способна прощать, она будет болеть по потерям, скорбеть по погибшим, но укора на раскаявшегося виноватого не держит. Приди с добром — добро в ответ получишь, живи мирно — никогда не узнаешь силу русского меча и страсть русской ярости. А не хочешь, так получи, что заслужил! Прав князь Александр Невский, сказавший: «Кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет!»

На обратном пути царю принесли замечательную весть — царица родила наследника! Иван поторопился в Москву. Царевича назвали Дмитрием в честь Дмитрия Донского, потому как победа над Казанью для Руси была сродни победе, одержанной князем Донским на Куликовом поле.

К поверженным казанским правителям Иван отнёсся вполне миролюбиво, маленький царевич Утемиш-Гирей был крещён в Чудовом монастыре и назван Александром. Его Иван даже забрал к себе на воспитание, хорошо помня самого себя, оставленного малолетним на царстве. Но и казанского царя Едигея тоже не погубили, тот вызвался креститься сам, был наречён Симеоном. Ему оставили царский титул, дали в почёт ближнего боярина, чиновников, множество слуг и даже женили на дочери знатного сановника. Иван очень хотел показать, что не держит зла на побеждённых. Множество казанских князей также крестились в Москве и перешли на службу к русскому царю.

А в Казань отправился архиепископ Гурий, которому строжайше было велено никого не крестить силою, к вере христианской приводить только добром и любовью. За несколько лет Казань была превращена в русский город, уже через пять лёг в ней жили 7000 русских и всего 0000 татар, причём татары — в посаде — без права селиться в самом городе.

Митрополит Макарий говорил молодому царю:

— Иван Васильевич, ты свершил то, о чём столько лет мечтал весь люд русский! Царство татарское завоёвано! Могли ли мы мечтать о таком?! Столько русских жизней погублено проклятыми! Столько лет терзали они наши земли, полонили и убивали наших людей!

Иван смущался таким именованием: Иван Васильевич! Но по всему телу разливалась приятная волна радости. Никто не осуждал даже за жестокости, творимые над басурманами, слишком много бед принесли они русским, слишком много лет терпели от проклятых унижения, чтобы теперь жалеть побеждённых. Жестокость порождает жестокость, а беды требуют отмщения.

Иван Васильевич для своего народа был героем, избавителем от тяжёлого ига, от постоянной угрозы жизни и воли! В честь молодого, но такого успешного царя служились молебны, его воспевали в больших и малых городах. И никто не ожидал его последующих расправ над своим собственным народом.

Пожалуй, только Сильвестр почему-то не очень радовался успехам своего ученика. Иван, которого захватила волна всеобщей любви и поклонения, сначала и не заметил охлаждения к наставнику, а оно было. Между царём и священником впервые пробежал холодок, слишком далёк оказался Сильвестр со своими мелочными наставлениями от того великого и тяжёлого дела, которым столько месяцев занимался Иван. Даже Адашев и тот показался царю мелковатым в своих заботах. Однажды в сердцах Иван бросил наставникам жестокие слова: «Бог избавил меня от вас там!» Умный Адашев понял, что это начало конца их с царём дружбы.