Под псевдонимом Ирина - Зоя Воскресенская Страница 35

Можно понять Зою Ивановну, которая, услышав это от матери, тут же сравнила покупную способность шведских крон и тысячи рублей, да еще в военный 1944 год. Ее мать с сыном практически голодали, если бы не вещи, которые Александра Дмитриевна продавала и меняла на продукты?! А разве нельзя было обеспечить хотя бы сносным питанием семьи таких сотрудников?! Конечно, шла война, можно понять — всем было трудно… многим еще трудней.

Но эти строки наводят на размышление о том, что и в последующие годы отношение к сотрудникам разведки не слишком изменилось, тем более, если сравнивать их материальное обеспечение с сотрудниками других зарубежных спецслужб.

Я моложе Зои Ивановны ровно на 25 лет. В 1955 году она ушла в отставку, а я в этом году пришел на работу в органы государственной безопасности. Но отношение к материальному обеспечению сотрудников осталось то же. Конечно, эти люди неплохо обеспечены в сравнении с другими категориями граждан. Но вот некоторые сравнения наводят на грустные размышления. Выезжая для работы за рубеж, разведчик легальной резидентуры находится там в каком-то учреждении, где он соответственно получает зарплату, равную по должности так называемому «чистому» сотруднику, то есть человеку, который не связан с нашими спецслужбами. Но сотрудник разведки, кроме работы по «прикрытию», выполняет свою, порученную ему государством, разведывательную работу.

«Подожди, подожди! — скажет мне читатель. — А зарплата в Союзе, которую он получает в рублях?» Да, такую зарплату он получает, но далеко не полностью, а лишь от 25 до 50 процентов. А там, за границей, когда «чистый» сотрудник, скажем, посольства, по окончании рабочего дня возвращается домой к своей семье, разведчик только начинает, как правильно пишет Зоя Ивановна, свою многотрудную работу.

Или обеспеченность разведчиков жильем. (Я не имею в виду квартиры в Советском Союзе. Здесь, если сотрудник не имел своего собственного жилья, его просто не посылали в загранкомандировку, а вместо него ехал другой человек, уже имевший квартиру, хотя подчас это было не равнозначной заменой и, естественно, сказывалось на интересах дела. И давать квартиры не торопились, поэтому большинство сотрудников разведки живут в кооперативных домах, то есть в квартирах, купленных за свой счет). Так вот я имею в виду обеспечение жильем в период работы в заграничной командировке. Сотрудник, тем более, если он дипломат, получает квартиру, за которую платит частному владельцу из государственных средств. Хорошо?! Да, отлично. Но опять же сравнения!

Мне приходилось в 70-е годы работать в Западной тогда еще Германии и по работе иметь общение с представителем Центрального разведывательного управления США». Я жил в трехкомнатной квартире с женой и маленьким сыном, за которую платил из государственной казны. Хорошо?! Превосходно. Эта квартира была метражом даже больше моей московской квартиры, тем более, если учесть, что десятки лет я вообще не имел собственного угла. Но… опять но, но тот же мой американский коллега, находясь в такой же должности, что и я, пользовался двухэтажной виллой, имея ту же семью — жену и маленького ребенка.

В своей книге Зоя Ивановна описывает предательство Петрова — Пролетарского позднее в Австралии и его подозрительное поведение во время пребывания в Швеции. Что поражает в этом рассказе? Прежде всего то, что честному, принципиальному работнику, в данном случае Зое Ивановне, приходилось доказывать — и перед кем — перед собственным начальством свою честность. А руководство разведки, имея достаточно фактов, не хотело отстранить Петрова от оперативной работы и послало его в очередную командировку в Австралию. Почему?

И тем не менее это предательство Петрова — Пролетарского было, пожалуй, единственным со стороны нашей разведки в течение нескольких десятилетий. А потом? Потом предатели в 60, 70 и 80-х годах стали появляться, как опарыши. И каждый такой предатель стремился показать свою наибольшую лояльность той стороне, куда он перебежал, и готов был выдавать секреты, о которых знал, а заодно и о которых мог лишь догадываться. А ведь каждое предательство стоило советскому государству очень дорого — нужно было менять так называемых «засвеченных» сотрудников, на подготовку которых были затрачены большие суммы и которых нельзя больше использовать на оперативной работе, направлять новых, подчас недостаточно подготовленных работников и так далее. Одним словом, много негативных побочных явлений связано с предательством, уже не говоря об интересах самого дела.

Моя оперативная судьба избавила меня от общения с предателями. Но дважды и на меня пахнуло этим мерзким зловонием. С одним из таких ублюдков я формально работал в одном отделе, но, к счастью, в разных странах, и поэтому практически мы друг друга не знали. А второй раз мне предстояло свидание с одним из таких, получившим потом кличку Гнус. Мне повезло там, где обычно обыкновенным людям не везет — у меня лопнуло колесо. И поскольку я был начинающим водителем, то на замену колеса у меня ушло много времени, и я, как теперь в этом не сомневаюсь, к счастью, опоздал на встречу с этим предателем.

Так почему все-таки в последние десятилетия резко возросло количество предательств? Разумеется, в каждом конкретном случае налицо целый комплекс своих, сугубо индивидуальных причин, но главная причина все-таки — это моральная деградация общества.

Что же делать? Возможно ли вообще свести до минимума факты предательства?

При нынешнем состоянии общества — очень трудно.

Да, надо улучшить работу по изучению и подбору кандидатов на службу в разведке, повысить материальное благосостояние сотрудников разведки тоже необходимо в соответствии с реальной затратой их физического труда и нервного напряжения, но при этом усилить и уголовную ответственность за государственную измену. Каждый факт измены должен автоматически нести за собой смертный приговор, который обязательно самой разведкой должен быть приведен в исполнение. Предателям, тем более из разведки, снисхождения и пощады быть не может.