Загадки истории. Крымское ханство - Андрей Домановский Страница 35

Численность этой ханской гвардии была незначительной – около тысячи человек, и использовались они прежде всего не для военных походов, а, как видно уже из самого названия, для охраны дворца и его обитателей – хана и его приближенных. Численность дворцовой гвардии при разных правителях менялась. Так, при Гази II Герае (1588–1608 гг.) их было пять сотен, а при Джанибеке Герае (1610–1623 гг.) – тысяча воинов. Эвлия Челеби упоминает, что у Мехмеда IV Герая была гвардия, насчитывавшая две тысячи капы-кулу.

Были капы-кулу, подчинявшиеся лично и исключительно хану, важным средством в руках правителя для давления на оппозицию, предупреждения и подавления возможных народных волнений либо заговоров знати против ханской власти. Например, в «Книге походов» Къырымлы Хаджи Мехмед Сенаи упоминает о таком происшествии, связанном с капы-кулу: «По воле всевышнего между отрядом крымских эмиров, до этого посланных в Москву, и отрядом кавалерийского корпуса, называемых капы-кулу, снова случилось противостояние, и во время ссоры по ошибке был убит один из известных служителей хана по имени Шах Кулы, и по этой причине между корпусом сипахи и эмирами возникла вражда».

Прибывшие из Турции и организованные по янычарскому образцу капы-кулу и сеймены воспринимались как помощь сюзерена вассалу и содержались из султанской казны за счет так называемых «секбанских денег» вплоть до гибели Крымского ханства. Эвлия Челеби отмечал, что размер этого жалования составлял 12 000 алтынов (золотых). Поскольку жалование капы-кулу шло из османской казны, они были надежной опорой хана лишь в случае конфликта с родовой знатью, если же крымский правитель шел на конфронтацию с турецким султаном, капы-кулу либо оставались безучастны и придерживались нейтралитета, либо открыто поддерживали турецкую сторону.

Корпус капы-кулу и пехотные части сейменов формировали не только из уже упоминавшихся готов, но также из черкесов. Обычно для этого тщательно отбирали 12—14-летних мальчиков, проходивших затем в течение нескольких лет обучение под тщательным присмотром ветеранов. Назывались эти кадеты «аджеми огланы» – «чужеземные мальчики». Помимо обязательного военного дела, они овладевали навыками письма и чтения, изучали право, теологию и литературу. После окончания обучения «аджеми огланы» переходили в статус «ранг чикма» – «вышедших», «выпускников», лучших из которых отбирали для несения дворцовой службы, а остальных отправляли для несения гарнизонной службы в крепости Крымского ханства, прежде всего на Перекоп. Так, Эвлия Челеби при описании крепости Феррах-Керман, перекрывавшей перекопский перешеек, указывает что в ее гарнизоне было «500 стражников-секбанов с ружьями» и «все они – греческие джигиты». К гарнизону крепости также относились начальник артиллерии и начальник оружейников. Хаджи Мехмет Сенаи в хронике, посвященной войне Исляма III Герая с поляками, сообщает такой факт: «В тот день (накануне Зборовской битвы в августе 1649 г.) от запорожских казаков прибыл человек и в качестве подарка привез пять единиц осадных пушек и сдал их в крепость Ферах-Керман».

Несмотря на то что в Крымском ханстве появилась вооруженная огнестрельным оружием пехота, она оставалась крайне малочисленной и основу вооруженных сил татарского государства все так же составляла легковооруженная конница. Каждый конник был вооружен луком с 20 стрелами и саблей, а вот щитами и копьями татары пользовались намного реже. Они были непревзойденными по меткости стрелками из лука и могли, как отмечал Эвлия Челеби, выпускать по две и даже три стрелы одновременно. Из холодного оружия ближнего боя использовали татары также кинжалы и турецкие ятаганы.

Сигизмунд Герберштейн отмечал, что все «оружие их (татар) состоит в луке и стрелах; копье у них редкость…», и подчеркивал, что кочевники всегда стараются избежать ближнего боя «…не имея ни щита, ни копья, ни шлема…».

В том же духе характеризует вооружение крымцев и англичанин Джон Флэтчер: «Они (татары)… все выезжают на конях и не имеют при себе ничего, кроме лука, колчана со стрелами и кривой сабли на манер турецкой… Некоторые кроме другого оружия берут с собой пики, похожие на рогатины, с которыми ходят на медведей». Наконец, такого же рода сведения находим и у француза Гийома Лавассера де Боплана: «Они вооружены саблей, луком с колчаном, снабженным 19 или 20 стрелами, ножом за поясом; при них всегда кремень для добывания огня, шило и 5 или 6 сажень ременных веревок, чтобы связывать пленных, которых они могут захватить во время похода…»

Слабой стороной татарского войска, как уже упоминалось, было практически полное отсутствие огнестрельного оружия, в особенности пушек. В связи с этим они не могли противостоять регулярной европейской армии того времени, если она успевала занять выгодные оборонительные позиции. Отправлять татарское войско на штурм укрепленных позиций неприятеля, в особенности если у последнего были ружья и орудия, было совершенно неразумно и даже преступно. Враг мог попросту уничтожать крымцев, методично расстреливая их из укрытий орудийной картечью, сам оставаясь в недосягаемости для татарских стрел и сабель.

У луков были, впрочем, и существенные преимущества перед ручным огнестрельным оружием. Прежде всего это скорострельность, поскольку перезарядка мушкета требовала больше времени, чем для того, чтобы вынуть из колчана и положить на тетиву новую стрелу. Во-вторых, существенным преимуществом была дальнобойность – при навесной стрельбе татарский лук бил на дистанцию вдвое большую, чем была доступна казацким ручным ружьям – ручницам (отсюда украинское «рушниця» – «ружье»). Наконец, вооруженные луками и 18–20 стрелами татары имели возможность повторно использовать часть стрел, собранных на поле предыдущего боя, тогда как порох и пули можно было использовать лишь единожды – порох попросту в буквальном смысле слова превращался в дым, заволакивавший произведших залп стрельцов или казаков, а пули деформировались от удара о препятствие и использовать их можно было, лишь заново переплавив в металл и отлив в специальной форме. Высокой, как уже отмечалось, была также меткость татарских лучников, однако следует учитывать, что подготовка хорошего лучника достигалась длительными многолетними постоянными тренировками, тогда как хорошего стрелка из ружья можно было подготовить существенно быстрее.

Отсутствовали у крымских татар и какие-либо боевые технические средства, требовавшие специальных навыков для их изготовления и управления. У крымцев не было осадной техники, перевозка которой существенно замедляла передвижение войска, и поэтому они практически никогда не осаждали и не брали штурмом укрепленные пункты. Вести осаду татары могли разве что во время союзных действий с османскими войсками. При этом строить осадные сооружения, рыть траншеи, ходить на штурмы татары крайне не любили – степная вольница летучей конной атаки была им гораздо милее тяжелого труда и безвылазного сидения на одном месте в затхлых окопах.

Впрочем, иногда они все же решались на самостоятельную осаду города, однако уже на этапе первичной подготовки к штурму отказывались от этой идеи и снимались с места. С этой точки зрения интересно описание английского купца Христофора Бэрроу, в котором идет речь о попытке крымских татар взять Астрахань в марте 1580 г.: «7 марта 1580 г. к Астрахани подошли ногайские и крымские татары в количестве 1400 всадников и расположились вокруг нее. Однако расстояние до ближе всего стоявших татар было не менее 2 ¹/₂ верст от замка и города. Одни стояли на крымской стороне Волги, другие – на ногайской, но никто не заходил на остров, на котором расположена Астрахань. Рассказывали, что среди татар были два сына крымского хана. 8-го они отправили к астраханскому воеводе гонца сказать, что они хотят прийти к нему в гости. Тот ответил, что он готов их принять, и, взяв в руки большое ядро, велел гонцу сказать пославшим его, что на их долю придется немало таких игрушек, пока их будет хватать. 9-го разнеслись вести, что крымцы решили взять крепость и город приступом и заготовляли вязанки тростника для этой цели. 10-го от ногайцев убежали и пришли в Астрахань двое русских, бывших там пленниками, и двое татар-рабов. В тот же день князю донесли, что в гостином дворе видели двух ногайцев, которых сочли лазутчиками, но они исчезли раньше, чем их заподозрили в этом. Гостиный двор находится несколько за городом; там тезики, или персидские купцы, обыкновенно останавливаются со своими товарами. 11-го вышеупомянутые двое ногайцев и еще третий с ними рано утром снова появились в гостином дворе, но были захвачены русскими и приведены к начальнику крепости (воеводе). На допросе они показали, что приходили единственно затем, чтобы отыскать своих двух рабов, которые от них бежали. После этого рабов им выдали; такую благосклонность воевода обычно проявляет только в тех случаях, когда беглецы – нерусские; русские же беглецы были освобождены. 13-го татары сняли свой лагерь и направились к северу, в страну ногайцев».