Анна Иоанновна - Игорь Курукин Страница 34

«Накануне больших праздников, — вспоминал адъютант фельдмаршала Миниха Манштейн, — придворные особы и гвардейские офицеры имели честь поздравлять императрицу и целовать ей руку, а её величество подносила каждому из них на большой тарелке по рюмке вина…» За отсутствие в эти дни во дворце без уважительных причин наказывали: в первый раз вычитали месячное жалованье, во второй — призывали к ответу. В последний год царствования Анны было разрешено семейным офицерам представлять ко двору жён, которые также приглашались на придворные праздники. В домашних увеселениях государыни императрицы участвовали иногда и нижние чины: Анна Иоанновна вызывала к себе гвардейских солдат с их жёнами и приказывала им плясать по-русски и водить хороводы.

«Приказ был в полк: по имянному ея императорского величества изустному указу велено чтоб господа гвардии обор афицеры в дом ея императорского величества на куртаки и на балы изволили конечно приезжать в каждое воскресение и в четверток, не дожидаясь никаких повесток, а приезжали б в собственном богатом платье и в чулках шёлковых, а ежели у кого собственного богатого платья не имеетца, то в строевых богатых мундирах и в щиблетах всегда пополудни в 4-м часу», — записал поручик Благово содержание императорского приказа от 2 декабря 1739 года.

Для не слишком знатного офицера — честь высокая, но она требовала немалых расходов на шёлковые чулки, шляпу, парики, «богатый» парадный мундир, лошадей. Под 25 сентября 1739 года поручик Благово записал, что у него вычли за «богатый» мундир «28 ру[блей] 58 копеек 3 четверти, да заданной же на богатой мундир позумент широкой и узкой 30 ру[блей] 51 копейка с четвертью» — в результате он получил «квитанцию вместо денежного жалования майской трети 739-го году, а денег за оную треть ни копейки не дано, служил без жалования». 11 января 1740 года он подвёл невесёлый итог своим доходам: «Получил денежного жалованья прошлого 1739 года сентябрской трети 59 ру[блей] 3 ал[тына] 2 де[нги]. Из оных вычтено за позумент на богатой мундир 48 рублей 95 копеек, а всех вычтено денег за мундиры в прошлом 1739-м году 106 Рублёв 12 копеек 3 четверти, кроме сукна и протчего приклада на богатой мундир». А попробуй явиться к государыне без мундира — полковой командир укажет: «…ежели оное впредь усмотрено будет, то будут публично высланы из дворца».

Гвардейцев выручали только деньги и «припасы» из собственных имений, которые прибывали обычно по зимнему пути. В январе 1739 года поручик Благово получил «из двора 115 рублей», а затем «муки пшенишной 2 мешка 4 чет[верти], муки ситной 3 чет[верти], муки ячной мешок, овса 7 четвертей, ячменя 6 чет. 4 лёгких евины. Вотки персиковой бочёнок 2 ведра, анисовой полведра бочёнок, вина простова 4 бочёнка 9 вёдер, свиного мяса свежего 10 полтей (половин туш. — И.К.), говядины свежей целый бык, 4 печени свиных, говядины солёной кадка, целой бык посолен, ветчины 6 полот, козёл солёной целой, сала 3 коровая, желудков 5, гусей 12, с потрохами уток 8, с потрохами кур индейских 15, русских 30, 3 головы свиных солёных, 3 свежих, поросят 30…». С тем же обозом пришли «серое сукно», «шуйское мыло», солёные рыжики и грузди, яйца, квашеная капуста, пуд сметаны.

Анна «изволила довольно жалеть» вдов офицеров, особенно погибших на войне. В январе 1738 года она с неудовольствием узнала, что племянники павшего под стенами Очакова Преображенского капитана Ф. Лаврова не пускают его вдову в деревню и на московский двор, и повелела ей «владеть по смерть» имением мужа. Государыня повелела не вчинять вдове капитана Толстого «до возрасту детей его никаких исковых по деревням дел».

В декабре 1736 года гвардейским офицерам было позволено записывать в полки своих детей «лет несовершенных от семи до двенадцати», что прежде разрешалось только самым знатным. Детишки зачислялись солдатами сверх комплекта, без жалованья и жили у родителей, которые обязались «до совершенного состояния, как могут нести службу солдатскую, содержав на коште своём, обучать иностранным языкам и инженерству; особливо же наукам инженерной части нужнейшим, такоже и солдатской экзерциции».

Солдатских сыновей с восьми лет записывали в полки и определяли учиться грамоте в полковую школу, а также отдавали в учение к искусным ремесленникам, чтобы иметь в полках собственных мастеровых. Портные Семёновского полка оказались самыми способными к шитью мундиров из лучшего английского сукна и получали за труды подённую плату; Военная коллегия поручала им шить образцовые мундиры для армии, а Придворная контора заказывала у них театральные костюмы. Но в то же время императрица приказала полковым командирам не употреблять солдат «ни в какие партикулярные командирские и офицерские работы» под страхом «жестокого штрафа». Те же гвардейцы, которые «без всякого принуждения» «в свободное им время похотят что на командиров своих сработать», должны были получать «достойную им плату».

Из армейских полков в гвардию переводили отличившихся или просто видных собой солдат — порой даже отправляли офицеров «высматривать» великанов в полевых полках и гарнизонах. При Анне Иоанновне в старые гвардейские полки впервые «зачали рекрут брать в солдаты». Приём таких новых солдат отметил в записной книжке поручик Благово.

При Анне гвардия оставалась чрезвычайным и универсальным инструментом верховной власти. Обер- и унтер-офицеры и даже рядовые из дворян, «способные к делам», выполняли всевозможные ответственные поручения: описывали конфискованные владения, собирали недоимки, набирали рекрутов, надзирали за мастеровыми на горных и оружейных заводах, участвовали в «счётных» и следственных комиссиях; они же под командой начальника Тайной розыскных дел канцелярии и гвардейского подполковника А.И. Ушакова арестовывали и охраняли политических преступников, а затем конвоировали бывших высоких особ в ссылку.

По традиции гвардейцы периодически «выпускались» в армию на должности, соответствовавшие их двукратному «старшинству» в чине. В годы войны «выпуски» увеличились: из Семёновского полка в 1738 году были переведены обер-офицерами в полевые полки 49 лучших нижних чинов, а три обер-офицера были определены в армейские штаб-офицеры. Из Конной гвардии стали армейскими обер-офицерами 14 человек. Всего же при Анне Иоанновне только из Семёновского полка вышли в армейские полки обер-офицерами 195 нижних чинов, а 30 обер-офицеров стали армейскими штаб-офицерами.

При Анне гвардейцы после пятнадцати лет столичной жизни отправились на поля сражений Русско-турецкой войны 1735–1739 годов. В 1737 году на юг двинулись сводные батальоны (по одному от каждого полка) и три роты Конной гвардии, составившие трёхтысячный гвардейский отряд под командой генерал-адъютанта и подполковника Измайловского полка Густава Бирона. Гвардейцы отличились во время взятия в 1737 году крепости Очаков: Измайловский батальон первым штурмовал крепостные ворота; во главе шёл сам командующий фельдмаршал Миних. За боевые отличия измайловцы получили две серебряные трубы.

В 1739 году в сражении под крепостью Хотин три батальона отбили атаку тринадцати тысяч янычар, а затем перешли в наступление и выбили турок из лагеря. «Ежели бы вы, благосклонный читатель, ещё с собою таких оказий не видали, то от ваших друзей, в сих случаях бывалых, удостовериться можете, сколь таковые обстоятельства благородную амбицию имеющим чувствительны бывают; а мне ещё тем лестнее казалось, что сия была первая от недавно сочинённого тогда лейб-гвардии Конного полка, против неприятеля употреблённая, состоящая из благородных дворян команда, кою я усчастливился во все три кампании многократно употреблять самым делом и окурить порохом новые и также до того в таких случаях небывалые, при той бывшие три штандарта без наималейших в должности моей проступков», — вспоминал боевую молодость генерал-прокурор империи и бывший конногвардеец князь Я.П. Шаховской. В маршах по безводной степи отряд потерял больше людей от болезней, чем от неприятельского огня, но гвардейцы вновь подтвердили славу «добрых и храбрых солдат».