Донатас Банионис. Волны Океана Соляриса - Ольга Юречко Страница 34

– Я ее не знаю, – а потом: – Как ты туда попала?

Как ни странно, аудитория «не закидала меня камнями».

– Да мы все поняли, не переживайте.

И куда мне теперь возвращаться после его слов? Но нужно было передать Донатасу гонорар, и я вернулась в Вильнюс. В полном отупении от переживаний.

Поговорила с ним. Он почему-то решил, что все это кто-то подстроил.

– Если я не понимаю суть дела, его смысл, говорю: не знаю. И тогда вопросов больше никто не задает.

Старый человек. А я, получилось, воспользовалась его старостью, искупалась в лучах его славы и своего позора. Я уехала домой. И чем больше вспоминала о тех минутах, тем сильнее меня охватывал ужас. На тот момент я чувствовала себя преступницей. Сегодня я вижу все в ином свете. И смысл для меня той передачи уже другой. Знак свыше. Я должна была уехать, чтобы обратить внимание на Максима.

Беспощадное время то несется со скоростью света, то замирает на мгновение, то медленно переливается через край невидимого сосуда, наполненного энергией мыслей и чувств человеческих. Как растянуть эти мгновения? Стоять на месте? Бежать туда, куда и все: к благополучию, определенности? С уверенностью в том, что никакие обстоятельства не отбросят тебя в сторону от людей. Но успеешь или нет это понять, на твоем пути может возникнуть пропасть, на краю которой будешь призраком среди живых. Не задумываешься о том, что будет с тобой завтра… Расставание с любимым человеком, несчастный случай, болезнь, потери родных людей… все может быть. Мы же живем так, как будто вечные: суетимся, расстраиваемся из-за мелочей, выясняем отношения… и опаздываем. К прощаниям и встречам, к самым дорогим для нас людям. Оборвать эмоциональную связь с теми, кого любим, – невозможно, даже если их уже нет рядом.

А я и не нагляделась на тех, кто был мне дорог.

…Донатас звонил, ждал. После его звонков родные тут же перезванивали. Сначала попросили не приезжать неделю, снимался фильм к юбилею Донатаса. Потом не приезжать три месяца. Меня так по-человечески просили об этом, поблагодарили за заботу о Донатасе. Я разрывалась между ним и его родными… Я не отделяла Донатаса от его родных. Самые близкие для него люди. Чувство вины за эту передачу меня просто задавило. Что-то во мне сломалось. Подчинилась чужой воле. И какой смысл кого-то осуждать? Я могу спрашивать только с себя. Никто не сможет сломать человека, если он сам не позволит это сделать. «Забудет – смирюсь. Может, так им всем и ему будет лучше? Не откажется от меня – ничто меня не остановит».

Не забыл. И мне и ему больно. Новое условие – не приезжать совсем. Будут приняты все меры, к нему меня не допустят. Я перестала с ними разговаривать: оправдываться и объясняться. Мне стало безразлично, что уже там обо мне думают. Я сидела в маленькой комнате своей квартиры на полу, уставившись в стены, и выла от тоски по нему. Я думала о нем каждую минуту. Как он там? Проснулся… завтракает… отдыхает… смотрит новости по телевизору. Сидеть рядом, молча, держать за руку… ничего больше и не нужно. Твердила себе, как молитву: позвони, позвони… И он звонил. Сейчас торжества, награждения, такое внимание к его личности… я была особенно не ко двору. Пообещала приехать чуть позже, с младшим сыном, Донатас приглашал его в гости. Мы с Сережей стали собирать документы для его визы… Я дописала книжку и начала печатать ее самиздатом… Торопилась сделать подарок Донатасу к его девяностолетию… В один миг мир для меня перестал существовать, потерял все свои смыслы, кроме одного – спасти сына. Что-то непонятное происходило с Максимом. Упал в обморок, головные боли, больницы… Я уже не думала о Донатасе. Та боль, которую я терпела из-за разлуки с ним, в сравнении с внезапно обрушившейся на нас бедой и болью не назовешь. Я боролась за жизнь Максима. Верила, что спасу, вытащу его. Сережа был рядом. Мы не отходили от Максима ни на минуту. Готовы были жизнь за него отдать, только бы жил… Сначала самое дорогое, что у тебя есть, отнимает судьба, потом Время. Протягиваешь руки… Максим… а его уносит дальше и дальше, голос не слышен… Пусть это будет безумием – буду тебя ждать, разговаривать с тобой… Молодой, красивый, талантливый… родной. Превращаю этот мир в Ничто. Обрываю связи с людьми, которые пытаются вытянуть меня из горя, помочь. Максима помнят: его отзывчивость, жизнерадостность, доброту. Его музыку. Никто не верит, что такое могло случиться. Соболезнования, соболезнования… письма… из России, Франции, от друзей из Германии… Выслали приглашение на получение новой визы, но я не в состоянии даже выйти из дома, принять помощь, поддержку…

Слушаю песню «Earth angel», песню, которую ты записал для меня… Прижимаю к себе книги о живописи и кино, подаренные тобою к моему дню рождения… Смотрю на номер твоего мобильного телефона… Хожу машинально по квартире. Что-то делаю… с неимоверным трудом и ненавистью к своей материальной сущности. Ощущение, что предаю тебя, пытаясь выжить, спасти на время бренную оболочку. Сохранить ее во здравии, чтобы не быть ни себе, ни людям в тягость. Мысли хаотично появляются и исчезают, образуя в памяти картины прошлого, которое вижу только я. Помню, как ты впервые заявил о себе. В моем животе что-то происходило. Какое-то шевеление, удар, и вдруг появлялся выступ. Я чувствовала – ты живешь: дышишь, ворочаешься. В морозный, солнечный день февраля в 14 часов 15 минут… ты родился! Первые шаги, слова… Рядом с нашим домом был детский сад, и в окно можно было часто видеть тебя гуляющим на улице с другими детьми. Я смотрю в это окно на тебя… в своих воспоминаниях.

Выписали из больницы умирать. Врачи отмахивались от нас. А ты стеснялся сказать, что тебе страшно и больно. «Отче наш!» – произносили мы с тобой молитву, надеясь на чудо. Часами ждали, пока оформят бумаги на получение сильного обезболивающего. Здоровые, умные специалисты, не желающие жертвовать своим психическим здоровьем ради обреченного на смерть парня, просто издевались над нами.

– Дома ему будет лучше. Вызывайте скорую помощь, колите уколы.

– Я никуда не уеду.

– Бог закрывает двери и открывает окна. Всегда есть шанс. Боритесь.

И мы боролись. В какую-то минуту я почувствовала, что у меня больше нет сил видеть, как уходит мой ребенок: «Уйдем вместе». И тут же мысль: я сдамся, а вдруг в этот момент придет помощь свыше? Прости меня, мое солнышко.

…Мой сын ушел из жизни в хосписе, пробыв там один день. Ушел у меня на глазах. Как вы живете теперь, Ирина Александровна? Думаю, хорошо. На всех больных сил не напасешься, не так ли? А как живу я? Как будет жить Сережа? Каждую секунду надо делать усилие, чтобы жить. Вы себе представить не можете, что это такое. Придет Неизбежное – я буду счастлива, потому что уйду туда, где Максим.

Через четыре месяца после ухода из жизни Максима не стало Донатаса. Я давно уже не понимала, где нахожусь, в этом мире или за его пределами. Я не осознавала, что его уже тоже нет. Позвонила соседу Донатаса с просьбой положить ему цветы от меня. Вспоминаю последний его звонок. Кто-то стал вмешиваться в разговор, и Донатас сказал: «Я перезвоню». Не перезвонил. Позвонила женщина из редакции одного журнала. Объяснила, что к ним обращался Донатас и просил найти меня. Донатас знал, что я была в больнице с сыном, даже поговорил с Максимом в день Пасхи, а мне сказал: «Будем держаться друг друга». Почему он сам не позвонил? Что с ним случилось? Потерялся номер моего телефона?