Северная Русь: история сурового края ХIII-ХVII вв. - Марина Черкасова Страница 34

Важно и то, что закладная была скреплена печатью архиерейского сына боярского Акинфия Горяинова – это единственный, но весьма выразительный признак, в котором рельефно отражалась владельческая принадлежность контрагентов сделки, подконтрольность земельной практики домовых крестьян вотчинным агентам. Во всём же остальном обитатели архиерейской вотчины действовали как вполне самостоятельные субъекты правоотношений. Писцом закладной, как и порядной 1658 г., был земский дьячок Благовещенской соборной церкви Усть-Вымского погоста Д. К. Амосов. О Еремее Рычкове можно также узнать из переписной книги Яренского уезда. Его двор отмечен рядом со двором старшего брата Федотки, а жили в нём с отцом два сына – Стенька и Агейка 9 лет. С последними двумя нам ещё придётся встретиться в дальнейших актах.

Тем же писцом была написана изустная память Феодосия Рычкова (монашеское имя оказалось подобранным с той же буквы, что и мирское, пострижение, которое предполагалось в 1658 г., через четыре года состоялось) от 20 февраля 1662 г. Новое к истории семьи она добавляет то, что в ней фигурирует уже внук Артемий Тимофеев, который, несмотря на младенческий возраст, назначался дедом душеприказчиком и вместе с матерью Пелагеей объявлялся основным наследником двора и земли. Они должны были поминать родителей Феодосия и его самого и дать на Усть-Выми к соборной церкви Благовещения Пречистой Богородицы и Николе Чудотворцу на два сорокоуста по 40 алтын. Зятю Тимофею назначалась «зажилого его ряженого за работу» в соответствии с Соборным уложением за четыре года по 5 руб. Эта деталь подчёркивает, на наш взгляд, значение брака дочери для Федота как способа получения в дом дополнительного работника, что укрепляет в предположении об отсутствии у него взрослых сыновей. Вместе с тем в духовной Федосей-Федот допускал, что в его деревню может вступаться брат Еремей или его дети, и тогда они обязаны были дать Пелагее за приданое 50 руб. Помнил он и о жене Агрипене: если кто-то её примет за деревню, то должен был поить, кормить, до смерти покоить и одевать. Вероятно, в том же 1662 г. (или около того срока) Федот-Феодосий Рычков умер, и позднейшие имущественные перипетии между родственниками по боковой (братской) линии происходили уже без него.

Последующие документы рисуют конфликт внутри крестьянского клана Рычковых из-за закладной трети деревни. В том же 1662 г. (месяц не указан) племянником Федота Рычкова Стефаном Еремеевым была подана челобитная архиепископу Симону на дядину вдову Агрипину и её зятя Тимофея. Речь шла о владении третью деревни, выкупленной «у людей» Стефаном Еремеевым. Далее в совокупности документов пробел до 28 июля 1670 г., когда в присутствии архиерейского сына боярского Ивана Суровцова в результате проведённого им допроса двух женщин была оформлена отводная запись матери и дочери – Агрипене с Пелагеей – на спорную треть деревни, а Стефану Еремееву было велено отказать. Жена дяди здесь называется «дядиной», которая не хочет идти к нему жить (в духовной Федота такая возможность, напомним, допускалась), а дочь дяди Пелагея, не желавшая взять 20 руб. «надельны» и являвшаяся по сути двоюродной сестрой Стефана, называется «сродной сестрой». В этом документе есть и другие существенные для понимания владельческих прав крестьян на спорную землю термины – треть деревни называется «вотчиной» двух этих женщин, а отказ от неё в пользу Стефана в виде денежной компенсации (на который они не соглашались) – «наделком». Важно и значение письменных актов для обоснования своих вотчинных прав, поскольку в ходе дальнейшего поземельного дела эти женщины энергично отстаивали их на основе духовной Феодосия Рычкова 1662 г. и отводной записи Ивана Суровцова 1670 г.

Права Агрипены и Пелагеи как вотчинниц на треть деревни были вторично подтверждены ещё одной отводной записью архиерейского сына боярского Филиппа Караулова от 22 апреля 1672 г. К истории их семьи она добавляет указание на появившегося к тому времени второго внука – Емелку Тимофеева, который, как и первый внук, Артюшка, тоже упоминался в числе заинтересованных лиц. Последним в перечне был отмечен их отец Тимошка (по-видимому, в силу своего статуса как государственного крестьянина, который он и после женитьбы на крестьянке из архиерейской вотчины не утрачивал). Семье Рычковых словно противостояла вторая сторона, по линии Еремея Рычкова – племянники (со стороны мужа) Агрипены – Стенка и Агейка Еремеевы. Оба впервые фигурировали как сыновья Еремея Рычкова в переписной книге Яренского уезда 1646 г., Агейка в качестве бобыля той же самой деревни Коквиц будет отмечен в переписной книге 1678 г. Поскольку в 1646 г. был указан возраст Агейки – 9 лет, в 1678 г. ему было по крайней мере 41 год и у него отмечен 5-летний сын Конанко. Скорее всего, первыми детьми в данном случае являлись дочери.

В 1672 г. была составлена поручная запись девяти устьвымских крестьян по Агрипене и Пелагее с детьми в том, что они без архиерейского указа не продадут, не заложат, ни в приданое, ни по душе не отдадут вотчину Федота Рычкова, а половников в ней будут держать только из числа вотчинных же (в данном случае – архиерейских) крестьян и бобылей, а не заволостных. Возможность нанимать половников (сезонных работников) указывает на определённую состоятельность – «прожиточность» крестьянской семьи Рычковых, хотя в данной ситуации привлечение труда половников могло объясняться недостатком трудовых ресурсов в семье, состоящей из двух женщин с малыми детьми.

Однако какие-либо формы распорядительных сделок (продажа, заклад, вклад по душе, передача в приданое) двум «вотчинницам» запрещались. Здесь хозяйственная деятельность крестьянок фактически ставилась под контроль общины, представители которой принимали на себя ответственность, готовность заплатить по архиерейскому указу пени и даже расстаться со своими землями: «вместо тех вотчин – наши вотчины». Показательно, что и в данном случае земельные участки домовых архиерейских крестьян тоже назывались вотчинами. Межкрестьянский «вотчинный правопорядок» поддерживался архиерейской администрацией, используя механизм круговой поруки. Над этим низовым уровнем крестьянско-вотчинного права в системе домового землевладения возвышалось гораздо более существенное вотчинное право самой архиерейской кафедры.

Спорное же дело о трети деревни на этом не закончилось, и, видимо, вскоре (в том же 1672 г.) в отписке устьвымского приказчика Ивана Александрова архиепископу Симону говорилось, что Пелагея с мужем были высланы вон из той вотчины, преданной теперь Степану Рычкову. В качестве компенсации Пелагее была дана «надельна» в размере 20 руб., что свидетельствует о выполнении архиерейской администрацией положения из духовной Феодосия-Федота, в которой в случае сживания его зятя Тимофея прочь с деревни-двора тому полагалось заплатить 20 руб., а также вернуть весь его «внос на двор, на деревню на входе на дочерь свою». Документы (духовная отца, зговорная запись и две отводные – И. Суровцова и Ф. Караулова) у Пелагеи были отобраны и переданы новому владельцу – Степану Рычкову. Весьма примечательна в конце отписки следующая ремарка приказчика, отражающая его хозяйственную рациональность: «А в твоей, государь, святительской домовой вотчине много есть нарочитых государевых (не дворцовых ли? – М. Ч.) крестьян, захотят, государь, и многия из вотчины вытти, услышат, что он, Тимошка, выслан из вотчины». За приведённой фразой стоит процесс включения в состав зависимого населения Вологодского архиерейского дома на Усть-Выми большого числа «нарочитых» (достаточных в имущественном отношении) государственных либо дворцовых крестьян и их настроение (знакомое вотчинному приказчику) обрести личную свободу. Таким образом, произошла (либо намечалась) высылка за пределы домовой вотчины целой крестьянской семьи – мужа с женой и по крайней мере с двумя детьми. Тогда же Степан начал обрабатывать спорную землю – вспахал, насеял ржи и накосил сена.