Пошатнувшийся трон. Правда о покушениях на Александра III - Виталий Раул Страница 33

Включение Тихомирова в русскую консервативную публицистику началось уже во время его жительства в Новороссийске и проходило не всегда гладко. Издатели и редакторы ждали от него «воспоминаний» и «разоблачений», которых Лев Александрович категорически избегал, предпочитая общие социально-политические темы. Первыми его крупными публицистическими выступлениями в российской прессе стали серии очерков «Начала и концы. Либералы и террористы», опубликованные в газете «Московские ведомости». Они сразу обратили на себя внимание читающей публики свежестью мысли и новой аргументацией. Журналистская ниша была найдена, и Лев Александрович начал активно печататься в самых разных изданиях. «Ссылка» в Новороссийск была, разумеется, символической, и уже 12 июля 1890 года последовало Высочайшее соизволение на освобождение Льва Тихомирова от гласного надзора полиции с разрешением ему «повсеместного в Империи жительства», чем он немедленно воспользовался, перебравшись в Москву. При определении рода занятий бывшего эмигранта рассматривался даже вариант его трудоустройства в Министерство внутренних дел, но, вероятно, сам Тихомиров отклонил такую возможность как явно компрометирующую его как личность. В Москве он утвердился сначала штатным сотрудником «Московских ведомостей», а с 1909 года уже редактировал всю газету. Наиболее крупным его произведением по праву считается «Монархическая государственность» — философский трактат о государственности вообще и преимуществах монархии в частности. С момента его опубликования в 1905 году Тихомиров становится известен и знаменит, с ним ищут знакомства все российские сановники и даже великие князья. Именной экземпляр книги был преподнесен императору Николаю II и вызвал его неподдельный интерес к автору. Тихомиров был удостоен личного подарка императора — серебряного чернильного прибора «Empire» с российским гербом. Сам Тихомиров отзывался о своей главной работе с грустью: «Я — какой-то могильщик. Написал «Монархическую государственность», в которой, право, как никто до меня на свете, изложил ее философию. И это явилось в дни смерти монархического принципа. Какая-то эпитафия или надгробное слово на могиле некогда великого покойника». Это замечание, конечно, навеяно событиями первой русской революции 1905 года.

Революционные события вызвали амнистию политических заключенных, и на свободу вышли уцелевшие товарищи Тихомирова по «Народной воле». В Петербурге с 1906 года начинает издаваться журнал «Былое», полностью заполненный революционной мемуаристикой. Тема «Народной воли» была широко представлена в журнале, и едва ли не все народовольцы отметились на его страницах своими воспоминаниями, но только не Тихомиров. Сам он отозвался об этих воспоминаниях очень скептически:

«Перечитывая множество рассказов об Исполнительном Комитете в «Былом», я должен сказать, что все они изображают Комитет весьма неточно и оценивают людей его с огромными ошибками. Конечно, крупнейшие люди ничего о себе не оставили, а те, кто является свидетелями о них, мало видали, мало знали».

Редактор журнала В. Л. Бурцев был большим энтузиастом исторического поиска, исследований темных и малоизвестных тем, но особенную его склонность составляло острое желание выявления разного рода предателей и провокаторов. Своей контрразведывательной деятельностью в революционной среде Бурцев сделал себе настоящую журналистскую славу.

Общаясь с народовольцами в процессе подготовки публикаций, Владимир Львович почувствовал острый запах провокации во всей недолгой истории «Народной воли». Основанием для подозрений было обилие арестов народовольцев, особенно на завершающем этапе их деятельности в 1881 году. Однако собранных отрывочных сведений было явно недостаточно. Все следы вели к самому осведомленному в теме — Льву Тихомирову. Бурцев, как все одержимые журналисты, был легок на подъем и, оставив свои дела в редакции, отправился в Москву. Он так описал свои встречи и беседы с Тихомировым:

«Приехавши однажды в Москву, я написал письмо Л. А. Тихомирову и попросил с ним свидания. Я у него бывал несколько раз. Он поразил меня и своей религиозностью, и своим ханжеством. За едой он крестился чуть ли не при каждом куске, который клал в рот. В разговоре со мной Тихомиров ответил мне на многие вопросы о Народной воле, которые меня занимали. Я ему, между прочим, поставил вопрос о том, какое участие принимал в составлении письма партии Народной воли к Александру III в 1881 г. Н. К. Михайловский и не он ли писал это письмо? Тихомиров, тогдашний монархист, глубоко религиозный человек, один из главных сотрудников «Московских Ведомостей», — очевидно, не хотел делить этой чести с Михайловским. Несколько заикаясь, он категорически сказал мне, что все это письмо писал он, а что Михайловский только прослушал его и внес в него несколько отдельных изменений, но, в общем, был вполне доволен письмом. Тихомиров с глубочайшим уважением говорил как о замечательнейшем русском человеке, какого он только встречал, об одном из первых организаторов Народной воли — Александре Михайлове. Он сказал мне, что считает своим долгом написать о нем воспоминания, и со временем обещал мне их дать. Но я их не получил и не знаю, выполнил ли он свое обещание записать эти воспоминания, как я его об этом очень просил.

Эти свидания с Тихомировым произвели на меня очень сильное впечатление, как свидания с человеком, когда-то близким, а в то время жившим в совершенно чуждом для меня мире.

В 1916 г. я хотел еще раз повидаться с Тихомировым, и несколько раз писал ему, но ответа от него не получил».

Как видим, Бурцев в беседах с Тихомировым затронул два больных для Льва Александровича вопроса: об авторстве письма Исполнительного комитета к Александру III и об Александре Михайлове.

Если вопрос об авторстве письма был совершенно ясен и подтверждался всеми народовольцами, то в отношении Александра Михайлова у Бурцева были некоторые сомнения. Тихомиров это почувствовал и постарался их развеять, обещал даже дать свои воспоминания. Воспоминаний Тихомирова об Александре Михайлове Бурцев так и не дождался, Лев Александрович упорно избегал с ним встречи. Опытный конспиратор, Тихомиров издалека почувствовал, куда клонит «охотник за провокаторами», и без труда просчитал последствия возможных разоблачений. Так вся эта история и закончилась. На дворе уже начинался 1917 год, и Бурцеву стало совсем не до «Народной воли» с ее нераскрытыми секретами.

В 1913 году Тихомиров прекратил свое редакторство «Московских ведомостей» и перебрался в Сергиев Посад, временами наезжая в Москву. Незаметно подошел 1917 год, и в октябре Лев Александрович делает последнюю запись в своем Дневнике. Пора было позаботиться о судьбе собственного архива, но сделать это он решился только через год, направив письмо председателю ученой коллегии Румянцевского музея (в настоящее время библиотека им. Ленина):

«Покорнейше прошу Вас принять на хранение в Румянцевском Музее прилагаемые при сем двадцать семь переплетенных тетрадей моих дневников и записок на следующих условиях:

1) В течение моей жизни и десять лет по моей смерти право пользоваться этими рукописями оставляю исключительно за собой и членами моей семьи: а) Е. Д. Тихомировой, б) архимандритом Тихоном Тихомировым (сын Тихомирова — Александр), в) Н. Л. Тихомировым (сын Тихомирова — Николай), г) Надеждой Львовной Тихомировой (дочь) и д) Верой Львовной Тихомировой (дочь).