Век Константина Великого - Якоб Буркхардт Страница 33

Сами эти западные религии на Рим воздействовали или крайне мало, или никак.

Ситуация с древними цивилизациями Востока – то есть с персидской, египетской, малоазийской и семитской – выглядела совершенно иначе. Последние располагали огромным преимуществом – их поселения находились географически достаточно далеко друг от друга, и в Сирии римляне не впервые столкнулись с их культом; семитская религия за много столетий распространилась через Финикию и Карфаген по всему Средиземноморью и даже за Геркулесовы столпы. Рим, постепенно захватывая Испанию, Африку и острова, приобретал пунические земли и воспринимал пуническую религию. Рим ненавидел Карфаген, но не его богов. С другой стороны, персидский дуализм, особенно в застывшей форме, которую он принял при Сасанидах, столь же яростно не желал никакого соприкосновения с греко-римскими божествами, как и иудейский монотеизм. Но парсизм в Персии давно начал превращаться в набор суеверий; оттуда-то Рим заимствовал Митру.

Народы Ближнего Востока, от Евфрата до Средиземноморья, включая архипелаг и Понт, с которого лучше начинать, происходят, несомненно, от общего корня, и их религии так тесно взаимодействовали между собой со времен высокой античности, что в период, который мы здесь рассматриваем, их уже можно считать единым целым. В данном случае выяснение истоков каждой из них неуместно и может только запутать нас. Более того, задолго до римских побед над Антиохией Великой, с начала эллинизации Малой Азии и особенно активно – при преемниках Александра, происходило другое смешение богов, в которое оказались вовлечены боги Ближнего Востока и Греции. Точно так же сливались греческий и восточные языки и культуры. Великолепные греческие города, выраставшие в невероятном количестве везде, где обосновались преемники Александра, оберегали родной язык, административное устройство и, кроме того, своих богов. Но в самой стране, особенно на некотором удалении от моря, прежний язык более или менее стойко удерживал свои позиции, а впоследствии, когда преобразовательная сила греков потихоньку иссякла, даже укрепил их. В Палестине, под защитой культа и образа жизни, сопротивлявшихся любым изменениям, арамейский язык сохранился, невзирая на все потрясения. В Сирии, поскольку речь не шла уже о классическом изяществе, а об общедоступности произведений, писатели вернулись к национальному языку, как, например, во II веке – гностик Бардесан, в IV – святой Ефрем, и со всей очевидностью об этом свидетельствуют сирийские переводы Библии. У нас нет подробных сведений о языковой ситуации в Малой Азии, но пока существовал общенародный язык, существовали и общенародные боги.

Единая основа всех религий, о которых идет речь, – это культ звезд, однако до неузнаваемости переплетенный с идолопоклонством, отчасти заимствованным извне, отчасти естественно развившимся. Тщательная разработка обрядовых жертвоприношений помогала умилостивить богов; в основном для ритуала брали животных, но приносились также человеческие жертвы – как регулярно, так и от случая к случаю. Последние просуществовали удивительно долго, особенно в финикийских землях, сохраняясь еще и после падения и восстановления Карфагена, так что Тиберий вынужден был принять решительные меры по этому поводу. Верховная пара богов, Ваал и Астарта (солнце и луна, утренняя и вечерняя звезда), в римские времена, принимая разнообразнейшие имена и обличья, оставались владыкой и владычицей жизни; им служили в бессчетном множестве храмов. Из Ветхого Завета мы узнаем о Ваал-Зебубе, Ваал-Пеоре, Ваал-Верифе и прочих, чьи имена давно уже забыты. В Пальмире Ваал, видимо, разделился на двух божеств, солнечное и лунное: это Аглибол и Малакбел, изображенные на очень позднем рельефе в Капитолийском музее; на нем указано и греко-римское имя дарителя – Луций Аврелий Гелиодор, сын Антиоха Адриана. В великолепном, чрезвычайно огромном и высоком храме в Эмесе находится Черный Камень, аэролит, который считали образом бога солнца Элагабала и, как таковому, поклонялись ему повсюду. Жрецы Элагабала носили длинные пурпурные туники, вышитые золотом, и диадемы, украшенные драгоценными камнями. В храме в Гиераполе, рядом со знаменитой Сирийской богиней (о которой речь пойдет ниже), стояла золотая статуя Ваала в облике Зевса, сидящего на колеснице, запряженной быками. В Гелиополе (Баальбеке) поклонялись Ваалу, изображенному в позднем полуримском ключе: золотой идол держит не только бич римского солнечного бога, но также и молнию Юпитера. Антонин Пий выстроил новый храм на гигантском фундаменте старого; развалины этого храма еще дают представление, почему в свое время он считался одним из чудес света. После всего вышесказанного имя Зевса, которому Антонин посвятил здание, не должно ввести нас в заблуждение, когда мы видим, что древнее название местности явно связано с Ваалом, а греческое – с Гелиосом. Этот храм, как и эмесский, пользовался широкой славой благодаря своему оракулу, которому можно было задавать вопросы письменно – что не так уж редко встречалось у азиатских оракулов. Более сомнительные и менее значимые свидетельства поклонения Ваалу при императорах лучше опустить; вполне довольно того, что этот культ, так или иначе преображенный, продолжал оставаться главным культом на Ближнем Востоке; что для него предназначалось большинство важнейших святилищ, а вероятно, и многие другие, о чем мы просто не знаем. Может быть, бог Кармел, имевший жертвенник на горе того же названия и делавший предсказания, также был очередным воплощением Ваала. Южную границу держал Марна из Газы, если, конечно, это действительно был великий бог. Именно Марна приводил в отчаяние всех христиан – поселенцев и вероучителей, приходивших в эту область в IV веке, и сделал окрестности Газы несокрушимым оплотом язычества. Мы скоро встретимся с ним как с личным врагом святого Илариона.

Этот главный семитский бог сумел пробить дорогу в римские храмы, причем во многих обличьях. Римляне, жившие на Востоке, вероятно, поклонялись ему под именем Зевса или Юпитера. Однако образ бога солнца, получивший особую значимость в поздний период, означал главным образом Ваала и Митру; существенно меньшим вниманием пользовался древний Сол-Гелиос. В конце концов и Элагабал снискал видное и важное положение в римском пантеоне, по крайней мере на некоторое время, благодаря сумасшедшему юноше, который был и остался его жрецом и взял себе имя бога, взойдя на мировой престол. Высшего своего проявления теокразия достигла, когда Антонин Бассиан перенес (между 218-м и 222 гг.) Черный Камень из Эмесы в Рим. Новый бог получил огромный храм, бесчисленные жертвы, а вскоре и жену. Император достал из Карфагена изображение и сокровища Небесной богини и сочетал ее браком с Элагабалом; в мифах ничто этому не противоречило. Риму и Италии было велено торжественно отпраздновать чудесную свадьбу. Палладий, огонь Весты и другие древние римские культовые предметы перенесли в святилище нового бога. После убийства порфироносного жреца камень был отправлен обратно в Сирию, видимо, потому, что слишком много неприятных воспоминаний было с ним связано.

Но в Римской империи культ Великой богини, носившей много имен, намного превосходил по значимости культ Ваала. Взятая вместе с богом солнца, она – луна; в широком смысле она – природа, мать всего живого. Начиная со времен далекой древности Ближний Восток устраивал в ее честь буйные вакханалии, приличествующие свободному от норм морали божеству. Радостные крики и траурные стенания, оргиастические танцы и скорбная музыка флейт, женская проституция и самооскопление мужчин постоянно сопутствовали этому культу природной, чувственной жизни. Сам по себе миф был не так уж известен, но, изменяясь в зависимости от места и времени, вплетался в ткань этих празднеств и дал римлянам последующих поколений сюжет для таинственных мистерий.