Товарищ Павлик. Взлет и падение советского мальчика-героя - Катриона Келли Страница 33

Федченко добивался признаний от Данилы, Сергея и Ксении Морозовых. Ксения первой признала раскол в семье, подробно, но путано рассказав 2 ноября о конфликте: Сергей Морозов ненавидел Павла за пререкания по поводу движимого имущества, оставшегося после высылки Трофима; Павел не хотел отдавать не только конскую упряжь, но и оглобли от телеги и топор; он даже подал в суд на деда, окончательно обострив этим отношения; приблизительно за два дня до убийства произошла большая ссора из-за седелки ^[101]. Павел потребовал у Сергея вернуть седелку, после чего Сергей «ударил Павла очень сильно и выбросил его из избы ударив кулаком в спину». Тогда Павел разбил палкой окно, а Сергей в ответ сказал: «Все равно сукин сын не будешь долго на свете скоро тебя прикончу». По словам Ксении, ее муж странно вел себя в день убийства: когда его спросили, почему он не идет рыбачить, тот ответил: «лучше прикончу свое хозяйство» (слово «прикончу» следователь многозначительно выделил курсивом). После убийства Сергей сказал, что пожалел, что не сжег тела [154]. 5 ноября Ксения созналась, что она узнала об убийстве в день его совершения: Сергей сказал ей: «Мы с Данилой решили (т.е. убили) ^[102] ребят Морозовых»[173]. Но она, боясь наказания, не стала рассказывать об этом милиции.

Данила и Сергей полностью подтвердили свое участие в убийстве. 6 ноября Данила выдал следователям подробный и последовательный рассказ. Его дед и пионер Павлик Морозов враждовали друг с другом, потому что Павлик хотел разоблачить Кулуканова. Сергей неоднократно подговаривал Данилу на убийство Павла, но все не было «подходящего момента». Наконец наступил день, когда Арсений Кулуканов сказал ему, что Павел и Федор пошли за ягодами, и дал ему 30 рублей, чтобы он покончил с детьми. Дед тоже подстрекал его на убийство. В 2 часа пополудни вдвоем с дедом они отправились в лес. Когда Сергей зарезал Павла, Федор бросился бежать. Дед закричал: «Держи его!» Данила догнал Федора, тут подоспел Сергей и «нанес несколько ударов тем же самым ножем и Федору Морозову». Напуганный криком мальчиков Данила бросился домой, а дед оставался в лесу еще с час. После убийства они переоделись, а Ксении ничего не сказали [176].

Показания Сергея по главному пункту совпадали с показаниями Данилы. Да, он нанес раны мальчикам, Данила их держал. Да, он сменил одежду после убийства. Однако Сергей ничего не сказал о связи с Кулукановым, хотя и подтвердил, что находился под влиянием последнего и был очень обижен на Павлика ^[103]. Сергей настаивал на том, что преступление не было заранее спланированным: «Сознаюсь, что делая (слово «делая» вставлено. — К.К.) преступление я не сознавал то что я делал а теперь только отдаю себе отчет о происшедшем. Даниле Морозову я сказал о подготовленном убийстве только в день совершения его. Кроме того добавляю, что по приходе домой и скинув окровавленное платье, у нас не было намерения выстирать его с тем чтобы уничтожить следы преступления. Повторяю что убийство совершено по злобе на Морозова Павла т.к. слышал от него что он говорил сожжет мой дом и не даст мне пощады» [179об.-180].

На этой стадии следствия было решено, что признаний от нескольких подозреваемых вполне достаточно. Федченко вызывал Кулуканова всего два раза: 1 ноября — для очной ставки с Данилой, повторившим свою историю о тридцати кровавых рублях, и для допроса 2 ноября [153, 157]. В обоих случаях Кулуканов твердо придерживался своей, уже высказанной, версии: он ничего не знал об убийстве. Возможно, Федченко почувствовал, что Кулуканова будет трудно «расколоть», а может быть, решил, что истории с 30 рублями, а также свидетельств о связи Кулуканова с кулаками (приговор к высылке, признание в попытке утаить собственность при раскулачивании) и так достаточно, чтобы произвести должное впечатление на суде. Или, возможно, Федченко просто не хватило времени, чтобы вызвать Кулуканова еще раз. Как бы то ни было, он понимал, что Данила и Сергей у него в руках, и на этом завершил свое расследование.

Последние допросы, проведенные Шепелевым, уполномоченным СПО ПП (полномочного представительства) ОГПУ в Свердловске, связали все нити расследования в один узел. В дело было внесено одно значительное изменение: Данила признал свое непосредственное участие в убийстве. 11 ноября [192—194] он поведал складный и, с точки зрения ненавистников кулаков, убедительный рассказ с множеством красочных подробностей. Павлик сообщил в сельсовет об имуществе, спрятанном у деда. Иосиф Прокопович, член комиссии по сдаче зерна, находившийся с Кулукановым в родственной связи через женитьбу, сказал Кулуканову о доносе Павлика; это привело к взрыву негодования: «вот такая поскуда если так будешь доказывать так на свете не будешь жить!» Кулуканов сказал Даниле, что мальчики собираются в лес за ягодами и что наступил подходящий момент, и дал ему 30 рублей в качестве вознаграждения, а сам уже сговорился с Сергеем, что они с Данилой сделают дело и уйдут. Сергей все еще держал на Павла зло за предательство отца, поэтому решился на убийство. Подбадривая внука, дед и Данила ушли на дело после обеда. «Я подбежал с ножом в правой руке к Павлу и резнул его в живот». Павлик закричал: «Федя, братишка, убегай!», — «а его Федора дед (Сергей Сергеевич. — К.К.) держал уже я Павла резнул ножом вторично и побежал к Федору и ударил ножом в живот». Потом Данила высыпал ягоды из мешка, а дед предложил надеть его на голову Федору, чтобы тот не нашел дороги домой. Данила не отрицал, что его более ранние показания сильно отличались от настоящих, но объяснил это так: мол, он хотел спровоцировать Кулуканова, чтобы тот признал, что дал ему деньги, хотя Кулуканов велел ему молчать. Далее Данила заявил: Ефрем Шатраков на самом деле тут совершенно ни при чем.

В тот же день [195—196] Сергей Морозов подтвердил участие Кулуканова в убийстве, сказав, будто Кулуканов обвинял Павла в происходящих у него обысках и настаивал на том, что Павла необходимо «уничтожить» (глагол «уничтожить» вряд ли входил в словарь Сергея Морозова, но это не смутило Шепелева). Он больше не искал виновных, взяв за основание версию Данилы, согласно которой тот наносил удары ножом, пока Сергей держал мальчиков. Этот складный рассказ предъявили Кулуканову на двух очных ставках: с Сергеем [198] и с Данилой [200], но тот продолжал все отрицать. Силин, в свою очередь, тоже все отрицал: он ничего не знал о доносе Павлика на своего отца и вообще о разоблачительной деятельности детей: «я на них как на малых ребят не обращал внимания» [197].

Шепелев, вероятно, мог бы продвинуться еще дальше и украсить дело новыми подробностями, но начальство требовало скорейшего завершения следствия. Как только в начале октября известие об убийстве докатилось до центральной прессы, дело приобрело неслыханную огласку, каждое следственное действие привлекало к себе общественное внимание, непривычное для оперативников из далекой глуши. На подготовку показательного суда бросили все силы. Ко второй неделе ноября журналисты «Пионерской правды», возмущенные затягиванием следствия, начали требовать скорейшей передачи дела в суд. 15 ноября газета опубликовала материал об очередных заминках в расследовании, сопроводив его раздраженным комментарием от редакции: «Несмотря на поступающие со всех концов Союза многотысячные протесты и требования быстрейшего суда над убийцами, следствие ведется крайне небрежно и медленно. Редакция “Пионерской правды” обратилась вчера к прокурору республики тов. Вышинскому за содействием». Тут же последовала телеграмма Вышинского свердловским чиновникам, в которой он требовал закончить дело в трехдневный срок. Этой телеграммы нет среди материалов дела Н—7825, но даты других документов свидетельствуют о том, что история, изложенная в «Пионерской правде», в сущности, правдива ^[104]. Обвинительный акт был готов к 15 ноября [206—213], а к 16 ноября Уральская районная прокуратура послала дело с пометкой «срочно» в Уральский областной суд: «Дело прошу рассмотреть показательным судом на месте участием сторон обвинение будет поддерживать Прокуратура Содержащиеся под стражей перечисляются сего числа за Вами» (текст напечатан на бланке, курсивом выделено вписанное в бланк от руки. — К.К.) [216].