Самый громкий процесс нашей эры. Приговор, который изменил мир - Сергей Лукацкий Страница 32

Однако и сам ход суда Пилата вызывает множество вопросов. Вообще-то римляне неохотно и крайне редко вмешивались в религиозные распри провинций. На это указывают сами Деяния (Деян., 18: 14-15), когда проконсул римской провинции Ахея, Юний Галлион (старший брат философа Сенеки-младшего), в сходной ситуации однозначно заявил: «Иудеи! если бы какая-нибудь была обида или злой умысел, то я имел бы причину выслушать вас, но когда идет спор об учении, и об именах, и о Законе вашем, то разбирайте сами; я не хочу быть судьею в этом». То есть римский чиновник четко обозначает свою полнейшую незаинтересованность в вопросах чистоты иудейской религии. Странно при этом выглядит внимание, которое уделяет Пилат столь мелкому и находящемуся вне сферы его компетенции делу, в том виде, как описывают его евангелисты. Он нечастый гость в Иерусалиме и вести все мелкие дела никак не мог, значит, это было очень заметное для префекта дело и значительный преступник.

При допросе Пилата нет упоминаний о переводчике, а ведь Иисус не знал греческого, как и Пилат не знал арамейского. Римский судебный процесс, как гражданский, так и уголовный, был письменным и велся только на латинском языке. Авторы повествования не упоминают и о легате, ведущем следствие: «Обычно поручают следствие по делам находящихся под стражей легатам, с тем чтобы они, выслушав арестантов, отсылали их к проконсулам» (Домиций Ульпиан (лат.Domitius Ulpianus). Об обязанностях проконсула). Пилат, согласно Евангелиям, все делает сам. Когда к нему приводят Иисуса, уже якобы осужденного ночным Синедрионом, он спрашивает иудеев: «В чем вы обвиняете Человека Сего?» (Ин., 18: 29), их ответ совершенно не похож на четкий приговор суда: «Если бы он не был злодей, мы бы не привели Его к тебе» (Ин., 18: 30). Это не обвинение и не приговор иудейского суда, схожий с дошедшими до нас вердиктами из раввинистических документов. Очевидно, что приговора просто не было. Но если бы он даже был - это ничего бы не изменило, поскольку до нас не дошел ни один прецедент, согласно которому римский наместник санкционировал или осуществил приговор Синедриона в отношении еврея, да еще и по религиозному мотиву.

Пилат сразу же, первой фразой, задает Иисусу вопрос, открывающий главную суть обвинения и указывающий на причину внимания римского правосудия: «Пилат спросил Его: Ты Царь Иудейский?» (Мк., 15: 2). Именно этот момент главный для представителя оккупационной администрации, а не религиозные распри иудеев! У Луки обвинения перед Пилатом также носят сугубо политическую окраску: «Мы нашли, что Он развращает народ наш и запрещает давать подать кесарю, называя Себя Христом Царем»; «Он возмущает народ, уча по всей Иудее, начиная от Галилеи до сего места» (Лк., 23: 2-5). И у Луки Пилат, первейшим вопросом, интересуется главным: «Ты Царь Иудейский?» Это главный вопрос для римского наместника! Поэтому Пилат задает главный вопрос повторно: «Итак, ты Царь?» Это вполне соответствует римской судебной процедуре - принято переспросить дважды, аналогичный пример находим у Плиния Младшего, где он пишет Траяну: «Я спрашиваю их, исповедуют ли они христианство. Если они признаются, я повторяю вопрос еще два раза и объясняю, что преступление это карается смертью. Если они и тогда не отказываются от своей религии, я приказываю их казнить» (Письма). Вопрос Пилата логичен, поскольку любой самозванец, который без одобрения императора провозглашал себя царем, становился преступником по закону «Об оскорблении величества» (Lex Julia maiestatis от 8 г., принят Августом Октавианом, как подтверждение более раннего постановления Юлия Цезаря), а значит, должен быть подвергнут пытке и последующему распятию. Царей в Иудее назначает император и сенат Рима, а не провозглашает толпа. Так был назначен Августом и сенатом Ирод I Великий, а император Клавдий, по личной симпатии, назначил царем Иудейским Агриппу II.

Отношение иудеев и римлян к титулу «царь иудейский» никогда не менялось, и последствия были те же: иудеи находили новых «избавителей», а римляне всех еврейских машиахов казнили. Шимон Бар-Гиора (сын прозелита, то есть прошедшего гиюр; один из вождей Иудейской войны 66-73 гг.) был схвачен римлянами, облаченный в торжественное царское одеяние мессии, римляне удушили его во время триумфа. Менахем, вождь иерусалимских зелотов (в войне 66-73 гг., якобы сын Иуды Галилеянина), позволил жителям Иерусалима поклоняться ему как мессии, а когда римляне его поймали, он был распят. Елеазар бен Диней, притязавший на сан машиаха, был схвачен прокуратором Антонием Феликсом (Felix Antonius, с 52 по 60 г.) в 53 г. н. э. и отправлен в Рим на казнь и т. д.

Но Пилат в этот день, видимо, совсем не в себе, поскольку забывает о своей роли и месте. Перед ним представитель беспокойного народа оккупированной страны, весьма популярный предводитель толп, оказавший вооруженное сопротивление аресту, в то время когда едва погашен бунт. К тому же Иисус - выходец из Галилеи, бывшей источником почти всех беспорядков и мятежей. Земляками Иисуса были великие бунтари - Иуда Галилеянин, его потомки: Иезекия, Иаков, Шимон, а также Менахем, Елеазар бен Яир, Иоханан Гискальский (из Гуш-Халава) и др. Иисуса обвиняют в претензии на трон иудейского царя, то есть в намерении править страной, не оглядываясь на кесаря и Рим. Значит, Иисус собирается изгнать римских оккупантов! А прокуратор, глава оккупационной администрации, заявляет: «Я не нахожу никакой вины в этом человеке» (Лк., 23-4). Странная реакция для римского префекта.

Дальше гордый и надменный Пилат ведет себя еще удивительнее, начав бегать от судебного места (гр.Лифостротон (Литостротон); евр.Гаввафа (Габата) к толпе, как сопливый мальчик: «Пилат вышел к ним и сказал.», потом: «Тогда Пилат опять вошел в преторию», и еще: «И сказав это, опять вышел к иудеям и сказал им», и еще раз: «Пилат опять вышел и сказал им: «Вот, я вывожу Его к вам» (Ин., 18: 28-40, 19: 1-26). Кроме того, он еще зачем-то объясняет толпе иудейской черни свои мотивы! Удивительно и странно! Пилат - единственная власть в этом городе и провинции, он тут олицетворяет величие и силу Рима, он единственный судья, и если он не нашел Иисуса виновным, значит - оправдал, то почему сразу же не отпустил Его? Вместо этого Пилат зачем-то предлагает толпе варваров помиловать невиновного человека? Он же не виновен! Так зачем его миловать? Пилат должен произнести обвинительный или оправдательный приговор, но этого он не делает, а вместо этого апеллирует к толпе о помиловании. Такое описание лишено всякой логики. Римский всадник, префект, облеченный безраздельной властью, военачальник, судья, должен коротко и веско высказать свой вердикт «городу и миру»: «Urbi et orbi». Сказав нечто вроде: «Condemno. Ibis in crucem. Dixi», то есть: «Приговариваю, ты пойдешь на крест. Я сказал». Или если счел подсудимого невиновным, то оправдать: «Is liberatio». Это соответствовало юридической практике Рима, было достойно римского начальника и вписывалось в портрет, данный в отзывах современников как самому персонажу, так и его коллегам.

Очень неправдоподобно выглядит робкий торг Пилата с иудеями, ведь в других известных нам эпизодах при любых попытках перечить его мнению он решительно применял против иудеев войска и жестоко карал несогласных.

Пилат настолько «вышел из ума», что вечно бунтующие иудеи, варвары, как неразумному подростку, объясняют ему политическое значение происходящего и обязанности правителя оккупационной администрации - те самые обязанности, которые были очевидны каждому римлянину и понятны даже местным коллаборационистам: «Если отпустишь Его, ты не друг кесарю; всякий, делающий себя царем, противник кесарю» (Ин., 19: 12). Разве Пилат не понимает, что претензии быть «царем Иудейским» равносильны мятежу? Он ведет себя провокационно, вдалбливая иудеям, что их кесарь не Тиберий, а стоящий тут Иисус. Пилат просто подстрекает на бунт против самого себя и Рима. Фактически Пилат провозглашает Иисуса царем, пропагандируя и представляя Его народу: «Се Царь ваш!»; «Царя ли вашего распну?» (Ин., 19: 14-15); «Хотите ли, отпущу вам Царя Иудейского?» (Ин., 18: 39; то же у Мк., 15: 9). Это же сознательная провокация бунта! Но первосвященники возражают: «Нет у нас царя, кроме кесаря» (Ин., 19: 15). Пилат и коллаборационисты ведут странную дискуссию. Но дискуссию в сугубо политическом понимании смысла терминов. Иудейские религиозные власти взвешивают риски на политических весах: «Если оставим Его так, то все уверуют в Него, - и придут Римляне и овладеют и местом нашим и народом» (Ин., 11: 48-52). Холодная политическая логика, простой расчет: кем лучше пожертвовать - сотнями тысяч жизней народа при подавлении очередного мессианского мятежа, как и произошло спустя 30 лет, или одним из народа - вожаком и лидером.