Кто кого предал - Галина Сапожникова Страница 32

К чести генерал-полковника, Владимир Егоров не отказался от интервью, хотя и прекрасно понимал, о чем его будут спрашивать и за что именно стыдить.

«Мы, наверное, не тот народ…»

— Это правда, что в начале 90-х вы категорически отказались разгонять в Минске оппозиционную демонстрацию?

— Ситуация была исключительно отчаянная, с последствиями, которые дали бы много крови. Мое имя было бы проклято моими соотечественниками. Действительно, на площади была стотысячная демонстрация. От меня требовали ее разогнать: за столом председателя Совета Министров собрались члены бюро ЦК и все правительство и тыкали мне в лицо — смотри, что творится: демонстранты на памятник Ленина залезли, оцепление прорвали, а ты, министр, бездействуешь. И бумагу мне швыряют — пиши рапорт. Я говорю — нет, писать не буду, я знаю, чем это закончилось в других республиках. Мы, наверное, не тот народ, который согласился бы с тем, что лучше применить силу и убить, условно, 10–15 человек, чем допустить массовые погромы, беспорядки и гораздо большее количество жертв. Затем была еще одна ситуация: на площади Якуба Коласа один протестующий поставил палатку и грозил взрывом. А назавтра там собиралась огромная демонстрация Народного фронта. Если бы мы начали эту палатку сносить и применять силу, ему стоило только чиркнуть спичкой, как он сгорел бы. Представляете, что бы в этом случае натворила толпа? Поздно ночью я послал машину за лидером оппозиции, Зеноном Поздняком, и сказал: палатку убирать не будем, но с одним условием. Если будет разбита хоть одна витрина или стекло по проспекту, где вы будете шествовать, я применю силу… И все прошло мирно.

— Но вас после этого заподозрили в особых симпатиях к оппозиции. Вы — убежденный демократ, или это ваш милицейский профессионализм говорил вам о том, что нельзя переступать черту?

— Я тогда убежденным демократом не был. Но, поработав до этого министром внутренних дел в Латвии, послужив в Афганистане и поездив по горячим точкам, понимал, чем все это может закончиться.

«Это была моя ошибка»

— В 1994 году Белоруссия уже три года как была независимой, так? А почему у вас тогда по стране свободно рыскали спецслужбы из Литвы, а вы послушно арестовывали тех, на кого они указывали пальчиком?

— Нельзя сказать, чтобы рыскали, — но бывали. Особенно когда искали Ермалавичюса и Бурокявичюса. У нашей прокуратуры с прокуратурой Литвы был теснейший контакт. Литовцы, оказывается, раз десять или даже больше приезжали сюда и контачили на самых разных уровнях, заканчивая генпрокурором. Прокуратура Белоруссии давала нам задание — установить, действительно ли эти люди, разыскиваемые литовскими властями, находятся в Минске. У МВД с Литвой не было соглашения, а у прокуратуры было.

— Но ведь их выдали с вашего личного согласия? Или вам отдал приказ сделать это Станислав Шушкевич?

— Никто никакого приказа не давал. После того, как в Минске с визитом побывал литовский генеральный прокурор Артурас Паулаус-кас, они договорились с белорусским прокурором Василием Шолодоновым о задержании Бурокявичюса и Ермалавичюса. И вот тут была моя ошибка. Надо было потребовать письменный приказ. А у нас с Шолодоновым были хорошие отношения, служебные. И я дал приказание задержать. А это все было как раз в дни визита Билла Клинтона.

— Как это связано?

— Наверное, операция была сознательно приурочена к этому моменту. У МВД не было времени заниматься какими-то мелочами, когда с визитом прибыл президент США, надо было до деталей все продумать. Естественно, я занимался только этим. Ермалавичюса и Бурокявичюса задержали и привезли в УВД города. Начальник управления позвонил генеральному прокурору — тот подтвердил свое согласие на вывоз. Поехали на границу, простояли часа четыре, потому что у Ермалавичюса не было паспорта. Тогдашний председатель погранвойск Бочаров дал согласие на то, чтобы их пропустили без паспорта. По милицейским канонам факт выдачи — дело невеликое. Но это оказалось хорошим поводом разделаться одним махом с министром внутренних дел и с председателем КГБ, поскольку мы как раз перед этим направили Верховному Совету и Совету Министров совместную петицию о некоторых вопросах государственного устройства Республики Беларусь и прошлись там как по власти, так и по Совмину.

— А как общественность узнала о выдаче? Кто разжег скандал?

— В тогдашнем Верховном Совете Белоруссии была сильная прокоммунистическая группа.

— А вы за выданных коммунистов не переживали? Ваша-то судьба хорошо разрешилась — вы уже через полгода сели в кресло председателя КГБ республики. А бедные литовцы отсидели по 12 и 8 лет…

— Но не мы же их судили, не наш суд! Мне комментировать, за что их судили, не пристало.

— Случай с выдачей Бурокявичюса и Ермалавичюса был единственным и главным проколом в вашей карьере? Или вы вообще не считаете это проколом?

— Нет, это был прокол. Прокурор Шолодонов был толковый мужик. Мы друг друга знали, доверяли, вместе в баню ходили, дела делали служебные и государственные. Ну как я мог ему сказать: «Василий Иванович, да пошел ты…»? Я даже не подумал о том, что надо было взять у него бумагу. И вовсе не считал это супероперацией. Сказать, что я тут сыграл решающую роль, нельзя. В конце концов прокуратура их все равно бы арестовала, и литовцы бы забрали их и увезли.

— Литовцы как-то поблагодарили вас за сделанное?

— Нет. Я не думал, что получится такой резонанс. К этой истории мне потом пришлось вернуться еще раз, когда я избирался в парламент в Ленинском районе города Бреста. Избиратели — ветераны и пограничники — сразу же поставили вопрос о литовских коммунистах. «Поговори с ними», — подсказал мне один из партийцев. Собрали человек 30–40, и, наверное, часа два они меня пытали. Я взял с собой все вырезки, ксерокопии из стенограммы заседания Верховного Совета, где Шолодонов признавал, что это именно он дал согласие на выдачу литовских коммунистов, а не я. И, вы знаете, убедил — меня избрали!

* * *

Вот такая история, которая связала сразу четыре страны — Литву, США, Россию и Белоруссию. Перед этими мужественными стариками, которые ушли в тюрьму пенсионерами, повинились только белорусы и россияне — неофициально, на уровне общества.

Литовцы, понимая, что сделали подлость, тут же ее освятили и поэтизировали, но уже на уровне государства.

Американцы вообще не заметили, что наступили кому-то на ногу. Или просто сделали вид. Казалось бы, при чем тут Билл Клинтон?