Другая история литературы. От самого начала до наших дней - Дмитрий Калюжный Страница 32

Если тебе мы свободу дадим и обратно отпустим,

Верно, ты снова придешь к кораблям мореходным ахеян,

Тайно осматривать их или явно с нами сражаться.

Но когда уже дух под моею рукою испустишь,

Более ты не возможешь погибелен быть аргивянам».

Рек, – и как тот у него подбородок рукою дрожащей

Тронув, хотел умолять, Диомед замахнул и по вые

Острым ножом поразил и рассек ее крепкие жилы;

Быстро, еще с говорящего, в прах голова соскочила.

Шлем хоревый они с головы соглядатая сняли,

Волчью кожу, разрывчатый лук и огромную пику.

Все же то вместе Афине, добычи дарующей, в жертву

Поднял горе Одиссей и молящийся громко воскликнул:

«Радуйся жертвой, Афина! к тебе мы всегда на Олимпе

К первой взываем, бессмертных моля! Но еще, о богиня,

Нас предводи ты к мужам и к коням, на ночлеги фракиян!»

Интересное психологическое замечание обнаруживаем у Лессинга: «Я знаю, что мы, утонченные европейцы, принадлежащие к более разумному поколению, умеем лучше владеть нашим ртом и глазами. Приличия и благопристойность запрещают нам кричать и плакать… Как бы ни возвышал Гомер своих героев над человеческой природой, они все же всегда остаются ей верны, когда дело касается ощущений боли и страдания и выражения этих чувств в крике, слезах или брани».

Человеческая природа! Никуда не денешься, если человек мыслит, как ребенок, он и поступать будет, как ребенок, – в крике, слезах или брани. Автор же, такой же точно «взрослый ребенок», серьезно описывает эти серьезные дела, которые ныне выглядят столь по-детски… Ну как нам относиться к таким, например, поступкам, как описанное Геродотом (V век до н. э., линия № 5) наказание моря розгами?! По нашей схеме это XIII век:

«Итак, к этому скалистому выступу из Абидоса людьми, которым это было поручено, были построены два моста. Один мост возвели финикийцы с помощью канатов из «белого льна», а другой – из папирусных канатов – египтяне. Расстояние между Абидосом и противоположным берегом – 1 стадий. Когда же наконец пролив был соединен мостом, то разразившаяся сильная буря снесла и уничтожила всю эту постройку.

Узнав об этом, Ксеркс распалился страшным гневом и повелел бичевать Геллеспонт, наказав 300 ударами бича, и затем погрузить в открытое море пару оков. Передают еще, что царь послал также палачей заклеймить Геллеспонт клеймом.

Впрочем, верно лишь то, что царь велел палачам сечь море, приговаривая при этом варварские и нечестивые слова: «О ты, горькая влага Геллеспонта! Так тебя карает наш владыка за оскорбление, которое ты нанесла ему, хотя он тебя ничем не оскорбил. И царь Ксеркс все-таки перейдет тебя, желаешь ты этого или нет. По заслугам тебе, конечно, ни один человек не станет приносить жертв, как мутной и соленой реке». Так велел Ксеркс наказать это море, а надзирателям за сооружением моста через Геллеспонт – отрубить головы.

И палачи, на которых была возложена эта неприятная обязанность, исполнили царское повеление. Мосты же вновь соорудили другие зодчие».

Здесь Геродот, возможно, излагает легенду более раннего происхождения, нежели XIII век. Этот поступок так и хочется приписать 10-летнему ребенку. Причем случаи, когда автор излагал в художественной форме легенды раннего времени, были нередки, а самый известный случай такого рода – шекспировская «трактовка древних сюжетов». Она сходна с ситуацией, когда кинематографисты переделывают на новый «язык» драматические произведения.

Но откуда возникла легенда, что Шекспир переделывал произведения и мифы совсем древнего времени? Ведь сами литературоведы зачастую не могут отделить «античность» от ее «возрождения»!

В предисловии к одному из сборников Шекспира читаем:

«Эпоху, охватывающую XIII–XVI века европейской истории, назвали Возрождением по одному признаку: возродился интерес к античности, культуре древнего, греко-римского мира, погибшего во II–IV веках под ударами варваров. Вдохновляющее слово «Возрождение» совпало с пафосом эпохи и во многих других отношениях… Энтузиазмом полны были новые, выходившие на мировую арену силы. Правда, историки до сих пор выясняют, что было новое, а что старое; что нужно было возрождать, а что никогда и не умирало; что возникло собственно в эпоху Возрождения, а что было унаследовано не только от античности, но и от Средних веков (V–XIII вв.), пролегавших вроде бы беспросветной полосой между древним и новым миром».

Наша синусоида прекрасно сводит в одну эпоху и «античность» и ее «возрождение», делая ненужным выяснение, что у Шекспира возрождалось, а что и не умирало. И «беспросветную полосу» можно забыть. То, что происходило в реальности до XII–XIII веков, не было временем «одичания» после блестящего периода античности, а было ее началом и прелюдией к ее же развитию под «псевдонимом» Возрождения.

Двинемся же в еще более ранние времена, к самой древней литературе.

В предисловии к «Сказанию о Нибелунгах» читаем, что как целостное произведение эта поэма была завершена в Южной Германии в XII–XIII веках, а исторической ее основой послужили события V века, связанные с разгромом гуннами Бургундского королевства. После чего добавлено: «Причем варварское общество V столетия преобразовано в поэме в более позднее – рыцарско-феодальное». А по нашей синусоиде V век и есть XII реальный век, линия № 4, и, что самое удивительное, на этой же линии находится сходная с «Нибелунгами» легенда об Ахилле, которого в XIII веке до н. э. тоже окунули в некую священную жидкость, после чего он, как и Зигфрид, стал неуязвим весь, кроме части тела (пятки).

СКАЗАНИЕ О НИБЕЛУНГАХ:

Кримхильда молвит: «Муж мой отважен и силен,

Раз у горы дракона сразил до смерти он;

Отважный искупался в его крови, и вот

С тех пор ничье оружье в бою его неймет.

Но всякий раз, как в битве мой милый муж стоит

И туча крепких копий из рук бойцов летит,

Боюсь я, что утрачу супруга моего.

Ах, сколько раз от страха дрожала за него!

Тебе лишь, в знак доверья, могу я, друг, сказать,

Чтоб мог потом ты верность свою мне доказать,

В какое место может быть ранен Зигфрид мой.

Уж так и быть, скажу я по дружбе лишь одной.

Когда из раны змея кровь хлынула и стал

Боец в крови купаться, то с липы вдруг упал

На спину, меж лопаток, широкий лист, – и вот

В то место могут ранить, и страх меня берет».

Ответил хитрый Гаген: «Какой-нибудь значок

Нашейте на одежду ему, чтоб знать я мог,

Какое место должно в бою прикрыть ему».

Прислушалась Кримхильда к вассалу своему,

Сказала: «Тонким шелком я крестик небольшой

Нашью поверх одежды, а ты своей рукой

То место, витязь, должен усердно охранять,

Когда ему придется перед врагами встать».