Первая мировая война. Миссия России - Дмитрий Абрамов Страница 31

— Хочу, — приглушенно отвечает Кирилл.

Космин видит, как девушка-ангел подносит к его губам носик-сосок какой-то чашки или чайника. Он пьет что-то приятное и теплое, чувствует, как оно катится по глотке и пищеводу, медленно наполняет пустой желудок. Оно пьянит, как самогон. Кирилл не хочет больше и, как младенец, упрямо сжимает губы и кончиком языка выталкивает сосок. Он больше ничего не хочет. Страшная усталость. Он вновь засыпает и видит сон. Чья-то женская рука нежно касается его волос, ласково гладит по голове. Космин спит. Во сне он видит Соню. Видит, как она с улыбкой идет к нему навстречу и раскрывает свои объятья.

* * *

Июньское наступление потерпело неудачу. Да и могло ли оно быть успешным, ибо Временное правительство и было в реальности временным, не способным управлять великой страной и непредсказуемым народом? Народом, который решился сбросить многие давние и новые, зачастую чуждые ему по сути и формам законы, традиции, культуру господствующих слоев общества. Все те внешние формы общественных устоев европейской цивилизации, привнесенные великим царем-реформатором еще двести лет назад на русскую почву, были в одночасье смяты революционным ураганом. Народ вырвался на волю подобно дикому, необузданному пещерному медведю, томившемуся уже не один век внутри кованной ограды отведенного ему заповедника. Невольно вспомнились и воочию встали перед взором русской элиты и интеллигенции мятежная, кровавая, разорительная Смута с Лжедмитриями, Болотниковым и Заруцким, беспощадная, неуемная, стремительная, бескрайняя, словно волжский разлив, Разинщина, жуткая, клацающая сабельным звоном, устрашающая рядами черных виселиц и помостом казни Пугачевщина. И вся русская элита, уже почти бессильная и безвольная, в изумлении замерла, в очередной раз осознавая извечную проблему: «Кто тот вожак, где та сила, кому поверит этот зверь, перед кем склонит он свою выю и даст послушно обуздать себя? Хотя бы на время!..»

Известия о поражениях на фронте усилили возмущение городских низов и войск гарнизона в Петрограде. Утром 3 июля солдаты 1-го пулеметного полка выступили с требованием свержения Временного правительства вооруженным путем. 4 июля в городе началась грандиозная военная демонстрация. От имени ее участников Центральному Исполнительному Комитету Советов, заседавшему в Таврическом дворце, было передано требование о взятии власти в руки Советов. Во главе демонстрантов встали большевики (РСДРП(б)). Однако партии меньшевиков (РСДРП) и эсеров (социалистов-революционеров), опиравшиеся в основном на либерально-буржуазные круги, поддержали Временное правительство. Керенский и его сподвижники успели стянуть в столицу верные им войска. Они расстреляли демонстрантов из пулеметов и перешли к репрессиям. Главный удар был обрушен на большевиков.

* * *

Космин приходил в себя и уверенно шел на поправку. Прошло три недели со дня его ранения. Он с аппетитом ел, принимал лекарства. Общаться с ранеными офицерами в своей палате он не стремился и потому разговаривал мало.

Госпиталь — место человеческих страданий. Как правило, эти страдания неосознанны, но очень сильно прочувствованы и пережиты. Неосознанны потому, что человек, получивший, казалось, неоправданные ходом нормальной человеческой жизни раны или увечья, не готов к ним. Но дело в том, что он еще более не готов к ним и в ходе спокойной, невоенной жизни, а ведь и в обычной жизни болезни, увечья и ранения встречаются довольно часто. И потому человек в своем сознании отодвигает на задний план возможность быть раненым или искалеченным. Мол, все бывает в этой жизни, но с ним случиться не должно. И лишь немногие способны принимать страдание и лечение осознанно, понимая, что просто так люди не попадают ни в больницы, ни в госпитали. Но осознанно принимать страдание не означает желать его.

Режим и монотонные, мрачные, кроваво-трагические картины лазарета действовали угнетающе. Тяжелый запах человеческого пота, мочи, крови, гниющих ран все же преобладал, несмотря на частые проветривания помещений, запахи йода, эфира, спирта и лекарств. Перед глазами Космина постоянно проплывала череда молодых людей — солдат и офицеров, потерявших кто руку, кто ногу, кто глаз, а порой и того хуже — оба члена своего тела. Повязки и бинты, присохшие кровью, несвежее белье, простыни, наволочки — от всего этого воротило. Постоянная ругань и мат санитаров, рядовых также выводили из себя.

Времяпрепровождение казалось здесь Кириллу бессмысленным, бесцельным. И все же он смирялся и понимал, что надо отдать должное и этому, чтобы залечить раны и опять быть в строю, быть молодым, сильным, нужным и любимым. Писать желанной женщине много он пока боялся. Писал только, что жив, здоров, что воюет-де, а времени, мол, нет. И даже намека не было в его письмах на то, что он ранен и лежит в госпитале в Могилеве. Пусть только знает она, что любит он ее и вернется к ней. Она отвечала так же кратко. Но письма ее, казалось Кириллу, дышали любовью. Правда, за все время со дня отъезда из Петрограда он получил только три ее письма, сам же написал в два раза больше.

Чтобы как-то провести время и развлечься, Космин пристрастился читать прессу и в особенности журналы. Более всего ему понравился еженедельный иллюстрированный журнал «Родина». В руки попался номер за сентябрь 1916-го. Кирилл с удовольствием и значительной долей иронии читал рассказ некого Н. Н. Брешко-Брешковского «Кавказские орлы». Сюжет рассказа касался боевых действий конных полков Дикой дивизии в Галиции.

«Полк расквартирован был в деревне Торске. Это была типичная русинская деревушка, напоминавшая украинския села нашей Подолии и Волыни и состоявшая из чистеньких, белых мазанок, крытых соломою. Эти халупы, богатыя и бедныя, и так себе, неровно лепились по скатам ложбин и оврагов; что ни халупа — усадебка с двором, навесом, конюшней и хлевом для свиней, овец и коров», — читал про себя Кирилл и с удовольствием вспоминал сельские картины Галиции, которые видел более года назад, во время прошлогоднего летнего наступления.

«На фоне дивчат и баб в ярких сподницах, белоголовых детей и седых, в кружок остриженных дедов, несмотря на июльскую жару, кутающихся в теплые кожухи, странными экзотическими пришельцами откуда-то с самаго сказочнаго далека рисовались смуглые, пергаментные, горбоносые всадники — кавказцы в косматых папахах, с удивительно тонкими тальями. Они принесли с собою сюда, в это галицийское приволье, свою непонятную гортанную речь, привели своих горских лошадок с высокими, никогда невиданными здесь седлами. И долго не могли свыкнуться русины с этими кавказцами, которые чудились им какими-то загадочными существами с другой планеты», — прочел Космин и подумал:

«И неудивительно. Эти “загадочные существа” пока танцуют лезгинку, но случись что, легко выпростают кинжалы, шашки и гурды и начнут колоть всех подряд, включая офицеров и самого князя Чавчавадзе, которые по описанию обедают тут же, сидя на ковре, по восточному поджав ноги».

Он перестал читать рассказ и начал рассматривать фотографии журнала в разделе иллюстрированного Всемирного обозрения.

«На Западном фронте. Перевозка тяжелых орудий по полевой железной дороге на фронте Соммы», — прочел он.