Наполеон - Пол Джонсон Страница 30

Однако единственным серьезным источником раздора стала континентальная система. Хотя русского царя вынудили дать обещание поддерживать блокаду, выполнить взятые обязательства, вероятно, было выше его власти. В любом случае это шло вразрез с экономическими интересами России. Балтийская торговля была жизненно важна для экономики (в такой же мере, как были важны любые другие проблемы, которые стояли перед экономикой России). Она и так уже серьезно страдала от контрабандистов Дании, невольной союзницы Франции, вместе с Норвегией, Швецией и Британией – союзничество Дании с Францией привело первую к банкротству и к отказу от выплаты долгов. Крах балтийской экономики был заметен уже в 1811 году, поэтому царь оставался глух к претензиям Бонапарта, что Россия не поддерживает континентальную блокаду.

Таким образом, к началу 1812 года Бонапарт склонялся к тому, чтобы развязать войну. У него не хватало хороших карт России, но он вполне представлял себе, на какой риск он идет. Когда поздней сенью 1806 года Мюрат во главе четырех французских корпусов вошел в Польшу, он понес серьезные потери, и не от боевых действий, а от болезней и недоедания, когда его люди двигались по бесплодным просторам Восточно-Европейской равнины, часто совсем по бездорожью. Какими бы ни были условия в Польше, в России они наверняка еще хуже. Но Бонапарт, чья последняя крупная победа была летом 1809 года под Ваграмом, отчаянно нуждался в какой-нибудь зрелищной кампании, чтобы убедить французский народ, что он все еще сверхчеловек, чтобы восстановить свой пошатнувшийся престиж в Европе и компенсировать дорого обошедшуюся империи патовую ситуацию в Испании.

Бонапарт намеревался сделать так, чтобы покорение России и ее насильственная интеграция в континентальную систему стала не просто французской кампанией, а общеевропейской. Он убедил себя, а может, действительно искренне верил, что его реформы и его Гражданский кодекс завоевали ему новых союзников и сателлитов, и что империю должно защищать и расширять не только силами французской армии, но и другими континентальными армиями. Поэтому, с 1812 года и далее он мобилизовал историческую Европейскую армию – из Германии и Италии, Польши и Венгрии, Австрии и Баварии, Нидерландов и Швейцарии. Когда Александр отказался в полном объеме поддерживать континентальную блокаду без предоставления ему части Великого герцогства Варшавского, Бонапарт в ярости кричал послу России: «Неужели ваш царь не понимает, что у меня 800 тысяч войск?» Правда, столько у него не было, но он мог бы собрать около 650 тысяч. Почти все командующие армиями и основные штабные офицеры были французами, как и треть всего войска.

К концу июня огромное войско было готово пересечь Неву и двинуться вглубь территории России, предваряя свое движение огромным валом пропаганды. Бонапарт считал, что столь огромные цифры внушат трепет. Но русских это не впечатлило – они привыкли к большим цифрам: несметное число людей (или «душ», как они называли), деревень, рек, километров, высоких и низких температур, просторов и глубин, непроходимых лесов, болот, равнин и пустошей. Россия всегда жонглировала астрономическими цифрами. На самом деле размеры Великой армии Бонапарта превратились в ее слабое место. Растянувшись на марше на глубину походной колонны от пятидесяти до ста километров, армия представляла собой легкую мишень. Во время своей кампании в Германии Бонапарт выработал способ передвижения на марше, при котором целые корпуса выстраивались в движущиеся квадраты, как для наступательного, так и для оборонительного боя. Это построение называлось bataillon carré ^[24]. Но в России это построение было просто невозможно. Двигаясь, скорее, как медлительная стрела, армия полностью проходила определенную контрольную точку за 8 дней. Вспомогательные службы растягивались на десять километров, учитывая 35 тысяч повозок, запасных лошадей, скот для забоя, кареты офицеров, санитарные обозы, маркитантов и телеги для перевозки захваченных трофеев. Для обслуживания 950 орудий в колонне был пятикилометровый обоз с боеприпасами. Пропагандистская машина Бонапарта хвалилась, что в продовольственном обозе армии было более тридцати миллионов литров вина и коньяка. Так это или нет – загадка: запасы спиртного, конечно, исчезли довольно быстро.

Бонапарт никогда прежде не управлял армией такого размера. На бумаге все это выглядело чудом его гения логистики. На месте же она оказалась слишком огромной и растянутой. Император планировал быстро перемещаться между двумя русскими армиями, разгромить одну из них или даже обе, если получится, потом двинуться к Москве. Он рассчитывал, что поражение на поле боя вынудит Александра сесть за стол переговоров. А если этого не произойдет, то потеря древней столицы, Москвы, не оставит царю иного выхода, кроме окончательной капитуляции. Но с самого начала и до конца царь почти ничего не делал, бросив две свои армии совершать одну грубую ошибку за другой. В воображении Бонапарт рисовал себе это вторжение как попытку юга захватить север, потому что себя император идентифицировал с южным Средиземноморьем в противовес великим равнинам северной части Европы. У него были весьма скромные познания в истории, потому что в его представлении обычно север покорял юг. Это мнение было ошибочным. На самом деле обычно запад покорял восток. Летом на огромных среднерусских равнинах царили зной и засуха. Поэтому первым неожиданным противником огромной армии стали жара, жажда и плохая вода, которая была возбудителем инфекционных заболеваний. К концу лета боевая численность армии сократилась вполовину. Фатальная политика по сокращению численности лошадей привела к массовому забою несчастных животных. Скорость продвижения войск значительно снизилась. Огромные запасы быстро истощались. Но в отличие от Испании крестьян невозможно было ни подкупить, ни вынудить пополнять рацион наступающих войск. И пытки не приносили никаких результатов. Крестьяне просто поджигали собственный урожай, а когда удавалось, то вместе с урожаем сжигали и дезертиров Великой армии.

Только в конце первой недели сентября, спустя двенадцать недель непрерывного марша, Бонапарт смог, наконец, вынудить противника принять первое крупное сражение, которое он планировал с самого начала. В распоряжении главнокомандующего русской армией Кутузова было более чем 70 тысяч штыков пехоты, 25 тысяч кавалеристов и казаков плюс нерегулярные войска и 600 артиллерийских орудий. Он занял хорошо укрепленные позиции под деревней Бородино, которая располагалась в восьмидесяти милях к юго-западу от Москвы. Бонапарт двигался от Смоленска с наступающей армией в 160 тысяч штыков плюс более 550 орудий. Но к тому времени, когда армия подошла к намеченным позициям, ее численность значительно сократилась. К началу сражения, 5 сентября, стояла все еще жаркая летняя погода, и Бонапарт, зная, как его маршалы боятся наступления зимы, сказал им: «Господа, вот вам солнце Аустерлица». Они вспомнили, как в день той великой битвы, когда они наголову разбили русские войска, сквозь зимнюю мглу просвечивало солнце. Но тогда русские были за сотни миль от родного дома, в незнакомом чужом краю, и сражались они в войне, цели которой им были совершенно неясны. Теперь же они защищали свою землю. Основные боевые действия развернулись 7 сентября и длились с 6 утра до шести вечера. А на рассвете следующего дня русские войска снялись с позиций и в организованном порядке отступили. Технически это была победа Бонапарта, но потери с обеих сторон были просто огромными: 40 тысяч у русских и, наверное, 50 тысяч человек с французской стороны. Бонапарт, в отличие от русских, был лишен возможности компенсировать такие потери. И тем более он не мог пополнить боеприпасы для артиллерии, а огонь по русским редутам велся непрерывно весь день.