Украденная субмарина. К-129 - Михаил Вознесенский Страница 30

Отзывать людей из отпусков, как следует из воспоминаний В. Дыгало, начали за две недели, т. е. 9 февраля. Экипаж состоял из 88 человек, а 10 моряков были дополнительно направлены с других подводных лодок. Экипаж стал 98 человек. 13 штатных офицеров и двое прикомнадированных — корабельный врач капитан 3-го ранга Черепанов и старший лейтенант Мосячкин, командир группы радиоразведки ОСНАЗ.

«Удалось отозвать из уже «успевших улизнуть в отпуска на материк» только часть офицеров. Недостающих пришлось доукомплектовывать с других ПЛ соединения. Кроме того, на борт была принята группа матросов-учеников из подплава», — данное заявление Анатолия Штырова не следует считать даже косвенным свидетельством, оно неконкретно и явно с чужих слов.

В советское время в большом ходу был пошленький анекдотец про отпускника: ты, спрашивает начальник, теплую водку (там еще и про женщин…) любишь? Нет? Тогда твой отпуск в декабре! Не было таких любителей на К-129 — они уходили не в отпуск, а в отгулы. И то лишь потому, что их нужно было отгулять до конца декабря, не то «сгорят»: к отпуску нельзя плюсовать прошлогодние отгулы. Их за осеннюю «автономну» 1967 г. накопилось не так много. Проезд на материк не оплачивался. Если кто и отлучался с полуострова, то в Приморье к семьям. Известно, что капитан-лейтенант Зуев собирался слетать в Ленинград, но не получилось. Поэтому офицеры, вернувшиеся из похода и не переведенные куда-либо по службе, должны были успеть отгулять положенные дни и вернуться на корабль не позднее середины января 1968 г.

«Из того, кобзаревского, экипажа в соединении… служили еще два человека. Их минула чаша Марианской впадины, — вспоминал в «Красной Звезде» бывший офицер 29-й дивизии А. Орлов, — капитана 2-го ранга Сергеева задержал буран в Хабаровске, когда он летел на выход в море. Еще один подводник, мичман, тоже припозднился из отпуска».

Этого мичмана, Бориса Салахова, из мотовилихинского Запруда, отправили в отпуск с таким расчетом, чтобы он непременно вернулся перед выходом лодки на боевое задание. Его тоже спасла судьба… и Аэрофлот. Борис застрял на обратном пути из-за нелетной погоды. Он примчался в бухту, когда лодка уже шесть часов была в море.

Свистать-то свистали… но «высвистали», получается, только двоих, которые остались жить…

Две недели достаточный срок, чтобы вернуться на Камчатку из любой точки Союза. Проблему авиабилета по срочному служебному вызову решалась в любом аэропорту с помощью военного коменданта. Опоздание офицера и мичмана могло быть вызвано тем, что телеграммы им направили существенно позднее 9 февраля.

Эти два отозванных отпускника опровергают утверждение, что «почти весь» экипаж был отпущен в отпуска. Возможно, имелся в виду и рядовой состав тоже. Но они отдыхали в военном санатории на Камчатке, фактически при части, и отозвать их на службу не составляло никакой проблемы.

Не исключено, что Сергеев и Салахов только планировались в штат К-129. Ладно мичман, но капитан 2-го ранга — замена кому? Судя по званию, он мог заменить одного из двух — командира или старшего помощника. Старпом отпадает. Рабочих лошадок на переправе не меняют. На себе вывез всю подготовку, он один знает доподлинно, где и какие оставил огрехи. Остается — капитан 1-го ранга Кобзарь?

Тезис об измотанном экипаже нагнетается умышленно. С момента возвращения из похода прошло более двух месяцев. Если считать по 9 февраля (до этой даты никто никого никуда посылать не собирался) — 71 сутки. Срок для восстановления молодых организмов вполне достаточный. Если нет, то сколько же надо отдыхать от морей?

Собрать корабль в море — старшему помощнику полмесяца из жизни вычеркнуть. Старпом отвечает за все, от навигационных карт до матросских трусов. Он обязан полностью выполнить план-график подготовки к выходу в море, разработанный штабом эскадры. Да какой уж тут график! Решение на поход вынесено 9 февраля. Отход в ночь на 25 февраля. Полных 14 суток. Две рабочих недели. Можно ли за такое время обеспечить полноценную подготовку корабля?

— Я никогда не видела Сашу в таком подавленном состоянии, — вспоминает вдова старпома И. Журавина, — он даже написал завещание на вклад в сберкассе. В последний раз мы виделись в аэропорту Петропавловска. Через несколько дней его лодка должна была уйти в «автономку». Я улетала во Владивосток… Он все предчувствовал. Из всех провожающих он один пробился на летное поле и побежал к самолету. Я смотрела на него через стекло иллюминатора и видела слезы в его глазах.

Первая забота — сам корабль и его оружие. Пополнение всех видов запасов, топлива и воды до полных норм.

Затем люди. Собрать их не так-то просто. Опытных матросов, уволенных осенью в запас, сменили первогодки из учебного отряда, которые еще не нюхали моря. У офицеров — отпуска, классы, переводы с повышением или семейные обстоятельства. Всех надо пропустить через медицинское обследование.

Водолазы должны осмотреть подводную часть корпуса, гребные винты, вертикальный и горизонтальные рули, стабилизаторы, волнорезы торпедных аппаратов и обтекатели гидроакустических станций. Все аварийно-спасательное имущество необходимо предъявить по наличию и проверить на готовность к применению.

Помимо хозяйственных дел, старпом завален бумажной работой. От него требуют не столько порядка на деле, сколько на бумаге, в корабельной документации. Надо получить документы на поход и произвести множество вычислений, в первую очередь — расчет дифферентовки.

Помимо всего прочего, от старпома требовалось подлинное искусство замазывать глаза бесконечным проверяющим. Особое беспокойство вызывали специальные емкости для хранения НЗ — неприкосновенного запаса продуктов. Важно было успеть предъявить опломбированные бачки полными. Бачки находились в каждом отсеке и нередко «выедались» матросами подчистую, да так, что концов не найдешь… Не с голодухи, конечно. В основном, просто так, скуки ради.

А уж за аварийный буй могли запросто снести голову вместе с фуражкой… На лодке их два: ближе к носу и в корме из палубы выступают бело-красные полосатые полусферы. В случае аварии полагается выпустить буй на поверхность. Он снабжен проблесковым маячком, может автоматически запустить несколько сигнальных ракет, недолго подымить красным дымом. Внутри лежит телефонная трубка для связи с терпящими бедствие. Под Владивостоком, когда 21 октября 1981 г. рыбацкий «Рефрижератор № 13», буквально на входе в бухту Золотой Рог, протаранил и утопил подводную лодку С-178, потерпевшие выпустили буй. Один из нескольких случаев практического применения этого устройства в отечественном флоте. В толчее сбежавшихся на подмогу катеров и буксиров телефонный кабель быстро оборвали. Это типичная ситуация.

Американцы от спасательных буев давно отказались. По их мнению, потенциального вреда от него гораздо больше, чем пользы. Потерянный буй — отличная «наводка» для противолодочных сил противника. А сорок метров длины кабель-троса — столь же короткая, сколь и непрочная надежда на спасение.

Под водой наши парни теряли эти буи, видно, не реже американцев, потому разукрашенный стальной пузырь одно время стал острейшим дефицитом на Камчатской флотилии. Случалось, командиры занимали буй друг у друга на время проверки. Потом одна мудрая голова придумала… приварить к палубе намертво! При попытке проверить дееспособность устройства проверяющему объясняли, что «надежда на спасение» просто прикипела к штатному месту. Но это, мол, не беда: с глубины давлением выбросит! Офицеру флотской аварийно-спасательной службы оставалось изобразить гримасу доверия.