Трибуле - Мишель Зевако Страница 30

В течение тех нескольких дней, что Манфред провел взаперти на улице Фруамантель, Лантене уговаривал главарей нищих: тюнского короля, египетского герцога, императора Галилеи и самых важных из их графов и приспешников – персонажей, с которыми у нас еще будет время познакомиться.

Лантене столкнулся с ожесточенным сопротивлением: его предложение показалось совершенно безумным, а эти смелые люди привыкли рисковать только при достаточном основании и в надежде на большую добычу, на что в данном случае они не могли рассчитывать.

В отчаянии Лантене потребовал созыва общего собрании нищих. Оно состоялось накануне похода Манфреда в Лувр.

В течение нескольких минут клевреты, графы, клерки, люди в лохмотьях, безобразные и свирепые на вид, обежали ряды собравшихся, так что всем нищим и бродягам, вплоть до последнего фран-миту [17], сообщили о цели собрания.

Нищие вполголоса обменивались мнениями. Глухой шум витал над площадью с десяток минут.

Потом слово взяли главари.

Первым выступил тюнский король. Его звали Трико. Днем его уделом была почетная и прибыльная профессия нищего, а по ночам – еще более почетная и прибыльная профессия вора. Столь важные занятия не слишком утруждали его, оставляя королю достаточно времени для сочинения баллад, которые он исполнял, когда пребывал в хорошем настроении.

Он забрался на бочку и заговорил хриплым голосом:

– Все мы любим нашего брата Манфреда. Но для чего он собирается пойти в Лувр? И что нам самим там делать? Мы не хотим ввязываться в авантюру, которая может окончиться очень плохо для нас и повлечь за собой еще более ужасные последствия и нарушить мир в нашем королевстве. Я всё сказал.

Короткая речь короля нищих, сопровождавшаяся артистическими жестами, была встречена глубоким молчанием.

Собравшиеся ждали выступлений других вождей. Лантене, стоявший у подножия импровизированного трона, кусал в волнении губы.

Герцог Египта говорил в том же тоне, что и Трико.

Император Галилеи также рекомендовал воздержаться.

После этого площадь зашумела. Во всех группках собравшихся разгорелись споры. Подавляющее большинство толпы было полно решимости всей массой направиться на помощь Манфреду.

Но таков был авторитет вождей, что никто не осмелился протестовать против их решения.

И вдруг какая-то заварушка наметилась возле трона Трико. Хрупкая фигурка вынырнула рядом с тюнским королем.

Она внезапно появилась в свете факелов.

– Джипси!

Восклицания такого рода слышались в разных местах площади. А потом воцарилось странное молчание.

Площадь представляла собой нечто величественное и дикое. Ее заполняли тысяч десять живых существ, мужчин и женщин в лохмотьях, со свирепыми или мертвенно-бледными лицами, с жестокими или тусклыми лицами. Площадь окружали дома с островерхими крышами и окнами с маленькими стеклами, на которых горящие факелы оставляли красноватые блики. В центре площади высился трон тюнского короля, вокруг него стояла личная гвардия монарха, вооруженная длинными ножами, одеты люди были в грязные лохмотья. Подле трона виднелись фантастические фигуры египетского герцога и императора Галилеи. Над всем этим нависла тяжелая тишина, в которой слышалось прерывистое, в такт сердцебиениям, дыхание десятка тысяч несчастных…

Старая Джипси выпрямилась. Пронзительным голосом, усиленным дикой энергией, она бросала в толпу слова:

– Слушайте меня, все вы! Я скажу вам кое о чем, чем полно мое сердце. Эти же чувства должны быть и в ваших душах. С вами говорят не как с людьми, а как с самками, которых надо продать на рынке. Вы позволяете так обращаться с собой. Вы – трусы!

Джипси немного помолчала. Нечто вроде прерывистого дыхания пробежало по плотно сжатой толпе, слушавшей старуху с огромным вниманием.

Ее седые волосы развивались на ветру; она подняла свои худые руки в проклинающем жесте. Джипси казалась каким-то сверхъестественным гением, ее тощую фигуру освещали красноватые отблески факелов, и пятна черных теней только подчеркивали красноватый силуэт Джипси, и этот контраст оказывал необыкновенное воздействие на сборище ночных вояк; дух битвы вознесся над вооруженной толпой.

Мудрые советы тюнского короля были мигом забыты. Обвинения старухи, которые она бросала в толпу своим резким голосом, казалось, приятно ласкали собравшихся нищих и бродяг.

– Здесь нет ни одного, кто бы не почувствовал в сердце взрыва гнева и стыда при мысли, что один из наших братьев напрасно пришел к нам за помощью. И кому надо помочь? Лучшему и самому храброму из нас! Мужчины, послушайте меня! Вот что я вам скажу! Мой сын Лантене расскажет вам, что мой сын Манфред подвергается серьезной опасности. Если вы не слышите моих слов, их услышат женщины. Я сама пойду в Лувр во главе ваших сожительниц! Я всё сказала.

Слова Джипси оказали чудесное воздействие. Угроза Джипси увлечь за собой в Лувр развратниц Двора чудес вызвала неописуемый энтузиазм.

Тюнский король, нищий Трико, поднял руку, и в то же мгновение восстановилась тишина.

Тюнский король спросил:

– Вы хотите идти в Лувр?

Ему ответом были приветственные крики.

– Хорошо же! Мы идем в Лувр!..

Джипси добилась того, чего хотела; она спрыгнула с бочки, служившей ей трибуной, быстро приблизилась к Лантене и взяла его за руку:

– Вот видишь? Без меня ты бы ничего не добился.

– Верно, мама Джипси.

– И хорошенько запомни, – продолжала старуха странным голосом, – только благодаря мне ты ворвешься в Лувр и возложишь свою святотатственную руку на королевскую власть.

Лантене вздрогнул, а старуха внезапно добавила:

– Возможно, ты встретишься с главным прево.

– Вполне возможно!

– И это произойдет также благодаря мне.

Лантене удалился. Старуха следила за ним взглядом. Безумной радостью был наполнен этот взгляд.

Мы вспомнили это событие по двум причинам: ради живописной картины собрания нищих во Дворе чудес, а также ради выяснения роли Джипси в двух капитальных событиях.

Первым из них было нашествие нищих в Лувр, вторым – рана, нанесенная рукой Лантене главному прево.