Клеопатра - Фаина Гримберг Страница 30

— Молчи, — шептала громко Арсиноя, — молчи! Видишь, они не хотят... не хотят, чтобы сейчас... Наверно, они вечером скажут... Пойдём!.. — Схватив за руку, она увлекала Маргариту за собой... Маргарита поняла, что не хочет противиться сестре. Оглядываясь во двор, вниз, приметила знакомые лица людей из круга Вероники и Деметрия, мелькнул Филодем, тоже в венке... Все казались весёлыми, улыбались... Но Кама взглядывала на сестру печальными глазами, расширяла их смешно, и всем своим видом выражала тревогу... Они побежали назад, к покоям Маргариты. Маргарита боялась, что сейчас Кама пристанет к ней с какими-нибудь рассуждениями и предположениями о свадьбе Вероники и Деметрия...

— Я ещё не выбрала платье... — быстро сказала Маргарита и сама себе удивилась, потому что она как будто оправдывалась перед младшей сестрой. Кама посмотрела на неё своими вытаращенными печальными тёмными глазами, подхватила растерянно:

— Платье... конечно, платье... Только никому не говори!..

— Что ты!.. — воскликнула Маргарита горячо, делая вид, будто понимает, воспринимает мысли Арсинои, а на самом деле радуясь тому, что сейчас расстанется с ней...

Пришлось ещё гнать докучных Ирас и Хармиану, которые всё приставали, просили, чтобы Маргарита поела. Пришлось выпить чашку молока и съесть половину лепёшки. Маргарита наконец выбрала стихотворение, показавшееся ей лучшим, подумала мельком, что вечером Вероника и Деметрий объявят о своём бракосочетании... Или не объявят, но все всё равно будут рано или поздно знать! Хармиана пыталась советовать, какое платье выбрать её питомице. Снова пришлось её прогнать; потом позвать, чтобы она одела и украсила Маргариту...

— Царевна! Пир начнётся ещё не скоро... — Хармиана чрезмерно увлеклась ролью советчицы.

— Замолчи, псица! — крикнула Маргарита. — Я прикажу высечь тебя!..

Хармиана смолкла и молча одевала и украшала царевну, даже не осмеливаясь показать своё огорчение. Она уже знала, что порою Маргарита сердится и гневается всерьёз...

Маргарита пошла в сад, где поставлены были солнечные часы, и прохаживалась, не отрывая глаз от гномона... Голубое шёлковое платье в зелёных горошинах оттеняло красивые глаза с этой яркой переливчатой изумрудной радужкой... Хармиана по её приказу убрала ей волосы с пробором тонким и пышным коримбосом — узлом на затылке...

Вечером, однако, царица не объявила о своей свадьбе с Деметрием. Но Маргариту это уже не очень занимало; она думала о том, как будет читать стихотворение, и ещё о том, какое впечатление производит её наряд... А впечатление явно происходило прекрасное. Раздавались голоса, произносящие похвалы; говорили, как выросла царевна, хвалили её вкус в одежде и украшениях — бирюзовые серьги и сапфировое ожерелье — бусы... Вероника одета была в платье из тонкой тёмно-зелёной материи, расшитой изображениями широколепестковых золочёных лилий, платье было сколото на плечах рубиновыми аграфами... Волосы Арсинои заплетены были в обычные детские косички, перевитые золочёными ленточками, косичек было заплетено четыре. Но и на Арсиное было красивое платье, вышитое сплошь розовыми узорами, сходящимися на груди наподобие цветка розы... При входе в пиршественную залу рабыни обрызгали девочек душистыми эссенциями...

Подали вино, хиосское, самосское, кипрское. Рабы приносили рыб, различно приготовленных, раков, сваренных в горячей солёной воде, сыры, сладкие плоды... Трапезовали на греческий манер, полулежа, непринуждённо расположившись на ложах с мягкой обивкой и кожаными подушками... Подали перепёлок в сладкой подливе, посыпанных мелко зеленью. Это было любимое кушанье Маргариты, но сейчас она ела осторожно, боялась закапать подливой красивое платье, которое так ей шло... Начали чтение стихов. Прочли, как обычно, Петрос Лукас и Филодем... Вероника посмотрела на Маргариту, сделала приглашающее движение головой. Маргарита почувствовала, как напрягается всё её тело, руки, ноги, всё её существо... А Вероника уже говорила о стихах сестры, и протягивала красивую руку, и приглашала Маргариту читать... Но Маргарита не могла читать, как прочие, небрежно опершись локтем на подушку, отпивая из чашки вино... Девочка встала с этого удобного ложа и мелкими шажками вышла на середину залы. Вероника поспешно страстно сделала всем знак замолчать, оторваться от еды и питья, взмахнула рукой... Нежные губы девочки быстро и легко шевелились, двигались, смутно и мягко поблескивали яркие белые зубы... Изумрудные глаза мерцали, казалось...

— Ласточка, Нила дитя, что вьёшься так низко над полем?

Туча ли, нам не видна, тебя испугала, и криком

Предупредить ты спешишь крестьянина, что над корзиной

Жатвой забытых колосьев склонился и их поправляет –

Так, чтобы каждый из них свою ношу сполна донёс до амбаров –

Так ведь и ты день-деньской о птенцов пропитанье радеешь...

Или, быть может, внизу свою ты видишь подругу –

Что упала без сил, высотой сражённая синей,

Где, как в ткани челнок, она пролагала узоры?

Вместе вы возросли, и вместе сновали над полем,

Радость впивая весны, а затем и трудясь для потомства...

Видеть больно тебе, как она, беспомощно крылья

По стерне распластав, всё силится сделать движенье –

Но ни ей налететь, ни тебе нельзя к ней спуститься:

Ибо лишь с высоты начинает быстрый полёт свой

Ласточка: из гнезда ли, с обрыва ли — и на равнину

Если она упадёт иль опустится — верная смерть ей.

Или иная причина есть крикам твоим и тревоге?

Мне ли ты весть принесла, посланницей вышних явившись?

Я же, не в силах понять, как дитя тревожусь, что слышит

Мать взволнована чем-то — но слов её не разумеет.

Так получаем мы знаки богов — но что нам, невеждам,

Весть, когда мы язык посланцев понять не умеем?.. [30]

Все слушали с явным удовольствием. Филодем сначала улыбнулся снисходительно, узнавая в строках звучащих влияние идиллий Феокрита, затем слушал всё более и более внимательно, покорённый трогательностью и непосредственностью...

Вероника внимала чтению, звонкому голоску порывисто и тревожно, защипало закраины век, сморгнула слёзы...

Маргарита замолчала. Хотелось вздохнуть сильно, но какая-то почти мучительная, накатывающая сдержанность не давала. Опущенные руки чувствовались тяжёлыми... Но раздались шумные похвалы, все хвалили стихотворение наперебой... Стало так легко! И весело, почти бегом, почти вприпрыжку, вернулась на пиршественное ложе... С жадностью осушила чашку вина, принялась за лепёшку, начиненную сладкими, варёными в мёду толчёными орехами...