Смутное время. Марина Мнишек - Нина Молева Страница 30

Он не был уверен в этом конечном смысле. Просто его тянуло к женщинам из этого дома. Он хотел спокойной, на немецкий манер семьи. К тому же появление в доме тетки не могло принести неприятностей единственному сыну — родному племяннику новой супруги, королевичу Владиславу. Что бы подумал сын, если бы в доме появилась какая-то византийская царевна. Впрочем, очень юная, красивая и отлично образованная, как добавлял духовник.

Зигмунт не собирался никому угождать, тем более шляхте. Хотел и стоял на своем. Без советников и царедворцев. Это понял даже духовник. Не то чтобы смирился. Начал действовать по-иному. Когда два раза подряд сгорал Вавельский замок, воспользовался предлогом, чтобы перенести столицу в Варшаву. Столицу своей Польши!

Панове на сходках своих спорили, кричали. Бунтовали. А там, глядишь, и потянулись к привислянской скарпе. От короля совсем отойти кому выгодно! От шумных гулянок, бесконечных застолий стали отказываться. Поняли, Зигмунту они не по душе.

Он и замок свой королевский в Варшаве так начал строить. Никакой роскоши. Никаких излишеств. Беленые стены. Вощеные, до зеркального блеска натертые, каменные полы. Сводчатые потолки. Немногие живописные полотна в черных рамах. Портреты. Множество портретов. Утверждение королевского рода. И снова своего.

Особенно любил портрет тетки, сумевшей предоставить ему польский престол. Анна Ягеллонка. Во вдовьем наряде. С белым покрывалом над высоким белоснежным воротником. С короной на столе. И короной над гербом в верхнем углу полотна — гербом всей Польши. Суровый взгляд помутневших, навыкате глаз. Одутловатое лицо. Королева!

Чего только не шептали по ее поводу. По углам. Хихикая. Прикрывая жадные, расхлябанные рты. Еще бы! До шестого десятка не могла найти себе супруга. Увлеклась на старости лет принцем Генрихом Валуа, непутевым красавцем, с золотым кольцом в ухе, всеми правдами и неправдами увертывавшимся от свадьбы. Двадцать два года и шестьдесят — какая уж тут загадка! При первой же возможности, не простившись и не сказав слов благодарности, сбежавшим в Париж — в погоне за французским престолом и короной. Не лучше был и наконец-то осуществившийся первый в ее жизни брак — с Седмиградским воеводой Стефаном Баторием. По решению шляхты, искавшей достойного полководца для борьбы с турками. О Батории все знали, как стыдился до последних дней жизни своего согласия, как одиннадцать лет объезжал издалека и Варшаву и богоданную супругу, сумевшую его пережить.

Королева! И на картине латинские буквы — монограмма великолепного титула: Анна Ягеллонка Божьей Милостью королева Польская великая княжна Литовская.

Самое удивительное — она тоже думала о Московском государстве. О престоле, который мог бы объединить две державы.

…Снова шаги. Кажется, самая дорогая вещь в жилище короля — одиночество, но получить его невозможно.

— В чем дело, пан секретарь?

— Ваше величество! Тот молодой человек, который жил при Академии князя Константы Острожского…

— Сколько раз я должен повторять: меня не интересует мышиная возня князя. Тем более такие сомнительные его дела.

— Ваше величество, я осмелился предположить: лишняя информация… И достаточно необычная.

— Говори, пан, короче!

— Он ездил в составе посольства Льва Сапеги в Москву.

— Слышал.

— По его возвращении пани воеводзина самборская, супруга Ежи Мнишка ездила с визитом к своей сестре — княгине Острожской.

— Дальше, дальше!

— И молодой человек переехал во владения князя Константы Вишневецкого.

— Причина, кажется, вполне проста: московский престол занял Борис из Годуновых. Юноша оказался не нужен. Пока, во всяком случае.

— Именно — пока, ваше величество. Ваша проницательность, мой король, поражает всех европейских монархов. Только есть одно «но» — в Остроге молодой человек жил при Академии, по существу, среди обыкновенных студентов. В Вишневце ему предоставлены покой в замке, так что он накоротке встречается с гостями князя.

— Действительно любопытно.

— А что касается царя Бориса Годунова, еще вопрос, как долго московиты будут терпеть этого безродного выскочку.

— Осмелившегося мечтать породниться со мной!

— Но в том-то и дело, ваше величество, царь Борис не отказался от надежды приблизиться к вашему царствующему дому.

— Что это значит? Объяснитесь.

— Он хлопочет о браке той же царевны Ксении и готовится выдать ее за сына вашего дяди Эрика XIV Шведского — принца Густава. Мне трудно решиться говорить о его родстве с вами, но все же известные связи…

— Ваше затруднение естественно. Да, Густав сын моего дяди. Но его мать — позор всего королевского рода. Я с омерзением произношу ее имя: Карин Монсдоттер. Солдатская дочь. Девка, в семнадцать лет ставшая королевской любовницей. И это после того, как король Эрик сватался за королеву Елизавету Английскую, за Марию Стюарт и еще за других каких-то принцесс.

— Подобные действия можно приписать только душевному нездоровью его королевского величества.

— Вы думаете? Впрочем, Эрик был действительно достаточно странным человеком. Помнится, мне рассказывали, что он собственноручно заколол своего главного советника. И, подумать страшно, велел убить своего воспитателя. Только со временем я понял, какая смертельная опасность грозила моему томившемуся в тюрьме Эрика отцу и тем более матери.

— Ваше величество, именно после всех этих действий последовала так поразившая всех женитьба на Карин. И долгое лечение от прямого помешательства.

— Не такое уж и долгое. Через какой-нибудь год Эрик пришел в себя и продолжил начатые безобразия с удвоенной силой. Он короновал Карин! Это было уже слишком. Дворяне составили заговор. Мой родитель возглавил его. Эрика приговорили к пожизненному заключению. А мой родитель наконец-то вступил на отеческий престол, к великой радости своих подданных.

— Простите, ваше величество, бестактность моего вопроса, но принц Густав был рожден в браке, насколько я понимаю? То есть Карин родила его после венчания?

— К сожалению для всех. И к счастью для него. Густаву было немногим более полугода, когда Эрик оказался в заключении. Так называемому принцу следовало бы исчезнуть навсегда. Таково было решение моего родителя. Но благодаря иезуитам приказ утопить младенца не был выполнен. Эти люди увезли ребенка в Польшу и сумели скрыть от любопытствующих глаз.

— И тем не менее ему пришлось рано или поздно объявиться, ваше величество.

— По самой простой причине — нехватке средств. Карин, как говорят, помогала сыну редко и помалу. То ли была скупа, то ли бедна. У иезуитов, скорее всего, иссякло терпение.

— Или они захотели побудить Густава к более решительным действиям.

— Вполне возможно.

— Но ведь он понадеялся и на вашу помощь, ваше величество.