Русский бунт навеки. 500 лет Гражданской войны - Дмитрий Тараторин Страница 30

Такой же была судьба и великорусских «правдоискателей». Диктатура пролетариата на деле обернулась тиранией комбюрократии. Свободомыслие, царившее во многих советах, было для нее категорически неприемлемо. К тому же, не могла не тревожить тенденция отзыва из их состава депутатов-коммунистов. Ведь изначально повсеместно существовала практика лишения полномочий не оправдавшего рабочего доверия депутата.

Исследователь Михаил Магид приводит отрывок из отчета одного из коммунистических функционеров Тулы, относящийся к 1918 году: «После перехода власти к Совету начинается крутой перелом в настроении рабочих. Большевистские депутаты начинают отзываться один за другим, и вскоре общее положение приняло довольно безотрадный вид. Пришлось приостановить перевыборы, где они состоялись не в нашу пользу». По мнению большевика, «на заводах сложилось прочное кулацко- контрреволюционное ядро».

«Прелести» военного коммунизма (тотальные реквизиции хлеба у крестьян, «крепостной» труд у станка для голодных рабочих) заставили повстанческих вожаков провозгласить начало «Третьей революции» во имя свержения «комиссародержавия». Одним из главных ее лозунгов стал девиз «За советы без коммунистов!». Советы должны были стать наконец органами подлинного народовластия. И держать ответ перед территориальными образованиями и трудовыми коллективами, а не перед партийной бюрократией.

То, что она стремительно теряет связь с пролетариатом, во имя блага которого, якобы, и была установлена диктатура, становилось очевидным для все более широких масс. Да еще и носители «карающего меча» партии с «чистыми руками, горячими сердцами и холодными головами» не только лютовали (что еще было допустимо в атмосфере всеобщей взаимной ненависти), но и мародерствовали.

Так, ревизор Наркомата госконтроля тов. Майзель докладывал Ленину в 1920-м, что чекисты сплошь и рядом находятся в сговоре со спекулянтами (беспощадно расстреливать которых категорически призывал Ильич), и что многие обыски и аресты проводятся исключительно с целью последующей реализации «конфиската» через подконтрольных барыг.

Короче, буквально, через каких-то три года после октябрьского переворота в стране сложилась революционная ситуация. Силы, которые поддержали большевиков в борьбе, против «старого прижима» обнаружили, что новый, куда как страшнее. И Россия восстала.

По всей стране полыхал пожар Третьей революции. Мужики взялись, кто за винтовки, а кто за вилы на Тамбовщине, в Поволжье и Западной Сибири. А пролетарии Питера начали стачку. Разумеется, все эти выступления не имели единого управляющего центра, не были скоординированы ни хронологически, ни тактически. А потому повстанцы были заведомо обречены.

И все же, был момент, когда «колыбель революции» могла стать очагом нового освободительного движения. Союз бастующих питерских рабочих и кронштадтских матросов, взбунтовавшихся против комиссародержавия, способен был создать для большевиков серьезные проблемы.

Вот краткая хроника противостояния. 27 февраля 1921-го стачка приобрела такой размах, что коммунисты вводят в Петрограде чрезвычайное положение. Зиновьев приказывает трудящимся незамедлительно приступить к работе. Но 28 февраля к забастовке присоединяется Путиловский завод. Появляются политические требования. среди которых — свободные выборы в профсоюзы и Советы.

В тот же день слухи о событиях в Питере доходят до Кронштадта, и матросы посылают в город своих представителей. По возвращении те рассказывают о комиссарском беспределе. На собрании команд кораблей «Петропавловск» и «Севастополь» принята резолюция протеста и солидарности с бастующими.

1 марта в открытом собрании на Якорной площади приняли участие более 16 тысяч моряков, красноармейцев и рабочих. Председатель ВЦИК Калинин и комиссар флота Кузьмин заявили, что забастовки в Питере и резолюция моряков «контрреволюционны». Но понимания у слушателей не нашли. Прозвучал лозунг «Советы без большевиков».

3 марта кронштадтская делегация прибывает в Питер для переговоров. Но членов ее немедленно арестовывают. Ленин и Троцкий обвиняют матросов в антисоветском мятеже. Спешно концентрируются особо преданные режиму части.

В Кронштадте в ответ формируется собственная власть — Временный ревком (ВРК) из 15 человек. Председателем избран матрос Петриченко.

Действуя по принципу «разделяй и властвуй» большевики идут на некоторые уступки бастующим рабочим и одновременно начинают боевые действия против Кронштадта. 7 марта по нему открыт огонь из орудий. Но повстанцы ответными залпами уничтожают батареи Сестрорецка и Лисьего Носа.

На что они рассчитывали? На массовую поддержку всех тружеников, угнетенных новой властью. Кроме того, начиналась весна. Как только вскрылся бы лед, корабли Третьей революции могли атаковать Петроград.

Этого шанса большевики им не дали. Лед был на их стороне. 8 марта в Москве открылся Х съезд большевистской партии. Более 300 его делегатов отправились «давить гидру». Однако рядовые красноармейцы вовсе не были их надежной опорой. Политкомиссар Угланов докладывал «партийным вождям»: «Мы вынуждены были отойти и отказаться от дальнейших атак, потому что части находились в состоянии сильной деморализации. Армия не в состоянии повторить нападение на форты… Боевая мораль курсантов очень плоха. Преобладает следующая позиция: они требуют информации о целях кронштадтцев и хотят послать делегатов к восставшим, чтобы вступить с ними в переговоры».

Тогда был отдан приказ бомбить Кронштадт с воздуха. После чего Троцкий и Тухачевский возобновили атаки. 9–10 марта в бой брошены свежие части. Но их натиск был остановлен огнем повстанческой артиллерии. А около тысячи красноармейцев переходит на сторону матросов.

С 11 по 15 марта большевики ведут непрерывные атаки. В бой взамен колеблющихся вступают все новые подразделения. И сопротивление начинает ослабевать.

16 марта состоялся решающий штурм. После многочасовой бомбардировки, атакующие по льду ворвались в Кронштадт с трех сторон. Но город продолжал сражаться вплоть до поздней ночи 18 марта.

Главный большевистский каратель господин Тухачевский (на его же счету жесточайшее подавление «Антоновщины») был потрясен стойкостью повстанцев и их ненавистью к большевикам: «Я был 5 лет на войне, но я не могу припомнить, чтобы когда-либо наблюдал такую кровавую резню. Это не было больше сражением. Это был ад.

Матросы бились как дикие звери. Откуда у них бралась сила для такой боевой ярости, не могу сказать. Каждый дом, который они занимали, приходилось брать штурмом. Целая рота боролась полный час, чтобы взять один единственный дом, но когда его, наконец, брали, то оказывалось, что в доме было всего 2–3 солдата с одним пулеметом. Они казались полумертвыми, но пыхтя, вытаскивали пистолеты, начинали отстреливаться со словами: «Мало уложили вас, жуликов!»