Расшифрованная "Илиада" - Лев Клейн Страница 3

Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына,

Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал: Многие души могучие славных героев низринул В мрачный Аид и самих распростер их в корысть плотоядным Птицам окрестным и псам (совершалася Зевсова воля) —

С оного дня, как, воздвигшие спор, воспылали враждою Пастырь народов Атрид и герой Ахиллес благородный.

Через сто с лишним лет после Гнедича за перевод взялся писатель В. В. Вересаев — его перевод на вполне современный язык живее, понятнее, но лишен величавости. То же начало выглядит у Вересаева так:

Пой, богиня про гнев Ахиллеса, Пелеева сына,

Гнев проклятый, страданий без счета принесший ахейцам, Много сильных душ героев пославший к Аиду,

Их же самих на съеденье отдавший добычею жадным Птицам окрестным и псам. Это делалось волею Зевса С самых тех пор, как впервые, поссорясь, расстались

враждебно

Сын Атрея, владыка мужей, и Пелид многосветлый.

Есть еще переводы Н. Минского, А. Шуйского и др. Но при несомненных достоинствах все эти переводы страдают несколькими общими недостатками.

Первый недостаток — в выборе стихотворного размера. Все русские переводчики переводят обе поэмы гекзаметром, следуя греческому оригиналу. Но греческий гекзаметр принципиально отличен от русского гекзаметра, созданного искусственно. Русский гекзаметр — это, по сути, шестистопный дактиль. Дактиль — это трехтактная стопа с ударением на первом слоге. Вот шесть таких стоп в строке — это гекзаметр.

Кое-где Гнедич разнообразил гекзаметр, заменяя дактиль в некоторых стопах двухдольным размером — хореем или спондеем. Этой деталью можно здесь пренебречь.

Но в греческом языке, так же как в немецком или английском, есть долгие и короткие гласные. Например, в английском «биит» (beat) — это «удар», а «бит» (bit) — это «крошка», «маленький кусочек». В немецком: «каан» (Kahn) — это «челнок», а «кан» (капп) — это «может». В греческом буква «эта» (ц) обозначает долгое «э», а буква «эпсилон» (е) — короткое, «омега» (а>) — долгое «о», а «омикрон» (о) — короткое, и т. д. Так вот греческий стих был основан на чередовании долгих и коротких слогов.

В русском же языке деления на долгие и короткие нет, поэтому русская копия гекзаметра основана на чередовании ударных и безударных, как это обычно для русского стиха. Стало быть, греческая стопа гекзаметра оказывается четырехдольной (долгий слог равен двум коротким), а русская стопа — трехдольной. То есть другая ритмика. Разница — как между танго (или, скажем, торжественным маршем) и вальсом. Это во-первых. А во-вторых, греческий стих получается длиннее русского примерно в полтора раза. Это создает впечатление гораздо большей протяженности, медлительности. Тут другое дыхание.

При всем совершенстве перевода одноглазого Гнеди-ча, Пушкин встретил его злой эпиграммой, которую он не напечатал и тщательно вымарал в рукописи, понимая, что обнародование ее будет несправедливо. Литературоведы восстановили ее текст. Вот он:

Крив был Гнедич поэт, преложитель слепого Гомера,

Боком одним с образцом схож и его перевод.

И Белинский был против «русского гекзаметра». Он говорил, что Гомера надо переводить «мерной прозой», то есть свободным стихом или чем-то вроде того.

Далее, у всех переводчиков «Илиада» рассчитана на декламацию или чтение. А на деле она в древности пелась под аккомпанемент лиры. Она должна быть распевной, как русские былины. Ни один из существующих ныне переводов петь или хотя бы возглашать речитативом под аккомпанемент какого-либо струнного инструмента нельзя, не получается.

Все переводили Гомера как книжного поэта, литератора, хотя и древнего. А это был народный певец, акын, гусляр, не знавший грамоты. Возможно, действительно слепец. Его стихия — фольклор. Он помнил много народных песен об эпических героях и сам сочинял новые песни о тех же героях, каждый раз импровизируя. Но его импровизации ходили испытанными ходами, варьируя традиционные сюжеты. У него типичные признаки народного певца — это открыли Милмэн Пэрри и Элберт Лорд. Эти признаки: постоянные, как бы примороженные к объектам эпитеты (вроде русских «стрела каленая», «девица красная» и «добрый молодец»). Это также традиционные формулы-выражения (как русские «что ни в сказке сказать, ни пером описать», «я там был, мед-пиво пил» и т. д.). Почти после каждой речи одного из героев — «Так произнес...». После описания почти каждого отряда — стандартное завершение: «Сорок за ним кораблей под дружиной примчалося черных».

У певца множество повторов (целыми строками и «строфами» — до трети всего текста). Он этими заученными формулами и кусками текста пользуется, как книжный поэт — словами. Это позволяет ему свободно развивать повествование, не задумываясь над тем, какие слова и фразы употребить. Сразу вставляет готовое предложение из запасов памяти. В его речи масса частиц и союзов в роли частиц — как в русском эпосе (типа русских «да», «ведь», «да как» и т. п.), — они заполняют ритмические пробелы, делая речь падкой, но не такой экономной, как литературная.

Переводчики же невольно «улучшают» его, подчищают; приглаживают; превращают его народную речь в литературную, книжную. Они убирают повторы, разнообразят язык, выбирают более экспрессивные выражения, яркие образы. Вместо «так произнес» проставлены разные варианты: то «рек он», то «так он взывал», то «слово скончал». Разумеется, все это не значит, что нужно уподобить перевод русским былинам, уснастить речь выражениями «ой да ты», «гой еси» и т. п. Не стоит начинать поэму сугубо по-русски: «Уж ты гнев да воспой, богинюшка, как Ахиллеса-то свет Пелеевича...» Не нужно создавать «Гомера в зипуне».

Но и такой перевод был — это перевод «барона Брамбеуса» — О. И. Сенковского, востоковеда, журналиста и писателя первой половины XIX века. Вот как звучит начало «Илиады» в его переводе:

Спой, богиня, про бешенство Пелеевича Ахилла,

Окаянное, что тьму кручин на греков взвалило.

Многие-то побросало оно в Ад крепкие души Богатырские, трупами же их угостило собак Да воронов всех (Юпитера то свершалась воля!..)

С тех пор, то есть, как впервые разошлись, побранившись, Атреич, царь мужей, и божеский Ахилл!

Атреича лучше оставить для пародий, но народность и распевность должны чувствоваться.

На каждом шагу в переводах встречаются смысловые нарушения. С первых же слов. У Гнедича: «Гнев, богиня воспой, Ахиллеса, Пелеева сына...» В греческом оригинале первое слово — М/уу «обиду». Петь надлежало про обиду, а не про гнев. Гнев проистекал из обиды. С объяснения, на что обиделся Ахилл (Ахиллей), и начиналась поэма. Причем поэма не воспевает гнев Ахилла, а осуждает. В оригинале «пой про обиду» (у Вересаева ближе к подлиннику: «пой про гнев»), а поскольку это — начало, то лучше «спой про обиду», но чтобы не было слишком фамильярно — «заведи песнь про обиду».

Греческий герой Ахиллеус (АхіЛАєьд), имя которого не входило в русский размер, назван у Гнедича Ахиллесом (и это стало традиционным), позже он стал Ахиллом. Но в гомеровской речи он входит в целую систему однотипно названных героев, образующих древнее поколение в эпосе. Все они на -еус, а переводятся всегда на -ей (окончания -ус, -ос в русском языке отсекаются): Одиссей, Идоменей, Нелей, Пелей, Эврисфей, Мене-сфей, Тезей, Эрехтей. Обычно не стоит отступать от литературной традиции, но в случае с Ахиллом — надо: он — представитель целого поколения героев и, следовательно, он — Ахилл ей.