Флот, революция и власть в России. 1917-1921 - Кирилл Назаренко Страница 29

В итоге флот пришел к созданию знаков различия на основе нарукавных нашивок (декабрь 1921 г.), что вполне укладывалось в русло мировых тенденций развития военно-морской формы, тогда как Красная Армия получила уникальную систему знаков различия (на основе геометрических фигур), не имевшую и не имеющую аналогов в мире. Таким образом, в отношении морского командного состава Советская власть пошла на определенную уступку, сохранив более традиционные знаки различия, чем для сухопутной армии.

* * *

В современной литературе распространен тезис о том, что многие бывшие морские офицеры стали жертвами красного террора. Так, Ю. Н. Березовский приводит цитаты о казнях офицеров в январе 1918 г. на транспорте «Трувор» и гидрокрейсере ^[249] «Румыния» в Севастополе из известной книги С. П. Мельгунова «Красный террор», считая, что С. П. Мельгунов имеет в виду казни морских офицеров ^[250]. При внимательном чтении текста «Красного террора» мы нигде не обнаружили прямого указания автора на казни именно морских офицеров, тем более нет возможности на основе текстов С. П. Мельгунова оценить количество казненных моряков. Исходя из расчетов, приведенных нами выше, массовые казни морских офицеров в годы Гражданской войны представляются совершенно невероятными.

Остается еще один немаловажный вопрос: как морские офицеры, оказавшиеся в рядах РККФ, относились к Советской власти, из каких побуждений они ей служили? Н. Ю. Березовский считает, что «большинство российских офицеров» ^[251], оставшихся на службе в Красном флоте к весне 1921 г., были совершенно лояльны по отношению к новой власти, и приводит в подтверждение своего мнения цитату из резолюции VIII Съезда РКП(б) по военному вопросу. По его мнению, офицеры «либо внутренне стали на точку зрения Советской власти, либо силой вещей увидели себя вынужденными добросовестно служить ей» ^[252]. Автор приводит цитату в урезанном виде. Полностью она выглядит так: «Даже если бы наша армия получила возможность в течение нескольких лет планомерно формироваться и подготовлять для себя одновременно новый командный состав, – и в этом случае у нас не было бы никаких принципиальных оснований отказаться от привлечения к работе тех элементов старого командного состава, которые либо внутренне стали на точку зрения Советской власти, либо силой вещей увидели себя вынужденными добросовестно служить ей» ^[253]. (Кстати, эта фраза внесена в резолюцию съезда точно в том виде, в котором она была предложена в тезисах доклада Л. Д. Троцкого «Наша политика в деле создания армии» ^[254].) Очевидно, что в резолюции не констатировался факт перехода большинства офицерского корпуса на «точку зрения Советской власти», как показалось Н. Ю. Березовскому, это было бы абсурдно в марте 1919 г., а говорилось о возможности использования части офицеров, причем те, кто «внутренне стали на точку зрения Советской власти» противопоставлялись тем, которые «силой вещей увидели себя вынужденными добросовестно служить» новой власти. Надо учитывать, что данная резолюция была направлена против сторонников партизанщины («Проповедовать партизанство, как военную программу, то же самое, что рекомендовать возвращение от крупной промышленности к кустарному ремеслу» ^[255]) и противников всякого использования бывших офицеров, поэтому в ней требовалось подчеркнуть именно возможность их привлечения в Красную Армию и Флот. И все же выражение «силой вещей увидели себя вынужденными добросовестно служить», имеет довольно осторожный характер. Под «силой вещей» может подразумеваться все, что угодно, прежде всего, необходимость добыть себе и своей семье пропитание. Очевидно, что такой офицер при смене политической обстановки «силой вещей» оказался бы на службе у любой другой власти. А. В. Колчак говорил об офицерах, пошедших на службу Советской власти: «Я считал, что они поступают неправильно, они не должны были оставаться на службе. Я не мог, конечно, рассматривать их всех, как людей бесчестных: ведь большинство из них было поставлено в безвыходное положение, – надо было что-нибудь есть» ^[256]. Г. К. Граф замечал: «Вряд ли, однако, большевистское правительство имеет в них (офицерах. – К. Н.) надежных слуг. С той же легкостью, с которой они в первый раз изменили своим старым взглядам, они изменят и во второй и в третий разы, едва почувствуют первое колебание власти» ^[257]. Еще в 50-е годы генерал М. Д. Бонч-Бруевич писал в своих мемуарах: «Существует ошибочное представление, что подавляющее большинство прежних офицеров с оружием в руках боролось против Советов. Но история говорит о другом. В пресловутом “ледяном” походе Лавра Корнилова участвовало вряд ли больше двух тысяч офицеров. И Колчак, и Деникин, и другие “вожди” белого движения вынуждены были проводить принудительные мобилизации офицеров, иначе белые армии остались бы без командного состава. На службе в Рабоче-Крестьянской Красной Армии в разгар гражданской войны находились десятки тысяч прежних офицеров и военных чиновников» ^[258].

Правильность такой оценки событий рубежа 1917–1918 гг. подтверждает Г. К. Граф: «В результате было решено ультимативно предупредить Центробалт, что если должность командующего флотом будет уничтожена, то все офицеры сложат с себя свои обязанности… Центробалт был сильно обеспокоен неожиданным протестом офицеров и старался как-нибудь уладить дело. Для этого он пригласил их на общее собрание в Мариинский дворец. Офицеров собралось опять очень много, но уже в другом составе и настроении. Одни из них боялись последствий энергичного шага; другие – принадлежали к числу тех, кто не брезговал заискивать даже у большевиков. Только сравнительно немногие остались тверды в принятом накануне решении… Как и следовало ожидать, из этого первого и последнего открытого протеста офицеров Балтийского флота ничего не вышло. Они были и слабы, и нерешительны для таких серьезных выступлений. Они подчинились, да и не могли не подчиниться, так как были очень мало сплочены и материально зависели от службы. Может быть, это житейски и понятно, но грустно» ^[259]. Представитель другого политического лагеря, комиссар МГШ в конце января 1920 г. давал даже более высокую оценку бывшим офицерам, работавшим в штабе: «беспартийные, но многие из них лояльны и сочувствуют Советской Власти», и противопоставлял им лиц некомандного состава, которые «преданы Советской Власти постольку, поскольку им нужна служба и заработок» ^[260].