Варяги и Русь. Разоблачение «норманнского мифа» - Степан Гедеонов Страница 29

Увлекаясь легкостью, с которой всевозможные в мире имена могут быть (хотя бы только и приблизительно) объяснены из богатой до невероятности германо-скандинавской ономатологии, норманнская школа выводит из скандинавского источника все варяжские и все русские имена нашей истории, от Рюрика до Ярослава. Что некоторые из встречающихся в ней неславянских имен, преимущественно в договорах, действительно принадлежат германо-скандинавскому миру (как другие остальным, в ее развитии участвовавшим народностям: литве, угре и т. д.) уже следует из сказанного прежде о тесной связи, бывшей между вендскими славянами и германскими племенами с одной, норманнскими с другой стороны; о составе Рюриковой дружины; о сношениях варяжских князей с норманнами; наконец, из географического положения самой Руси. Но выводить все варяго-русские имена и личности, или хотя большую часть из них из норманнского начала; относить к этому началу имена Святослава, Передславы, Володислава и пр.; видеть одних норманнов в дружинниках и мужах князей Святослава, Владимира, Ярослава; производить от норманнов, по имени, князей явно славянского происхождения по своим действиям и историческому значению, Рюрика, Олега, Игоря, Рогволода; это значит основывать русскую историю не на фактах, не на исторической логике, а на этимологических случайностях и созвучиях. Ни здесь, ни при исследовании других явлений народных историй лингвистический вопрос не может быть отделен от исторического; филолог от историка. А в состоянии ли кто уяснить себе начальный характер нашей истории, когда, с одной стороны, на основании одних ономастических подобозвучий норманнская школа требует от нас безусловного верования в скандинавское происхождение князей и пришедших с ними варягов-дружинников; а с другой, не может указать ни на одну норманнскую особенность в русском праве, язычестве, образе правления, обычаях; ни на одно норманнское слово в русском языке; ни на один намек самих скандинавов на существование у них под рукой громадной свео-славянской колонии? При отсутствии иных, положительных следов норманнского влияния на внутренний быт Руси норманнство до XI столетия всех исторических русских имен уже само по себе дело несбыточное.

Тем не менее, основанные на созвучиях некоторых варяго-русских имен со скандинавскими, этимологические выводы о мнимонорманнском происхождении призванных варягов не могут быть оставлены без ответа. До сих пор исследователи славянской школы не обращали должного внимания на эту сторону занимающего нас вопроса. Одни объясняли норманнский (по их мнению) склад имен варяжских князей и их сподвижников сношениями вендов с германцами, русских славян со скандинавами; но такое изъяснение идет к одним только исключениям в русской истории; распространенное на всю массу варяго-русских имен, оно теряет свое значение и силу. Другие признавали исключительное славянство спорных имен; но, к сожалению, без достаточных доказательств. Или эти доказательства действительно невозможны?

В противность германо-скандинавской, славянская ономатология в том виде, в котором дошла до нас, не отличается числительным богатством имен. С одной стороны, по самому свойству внутреннего организма славянских народов отдельные личности редко являются двигателями народной жизни в славянских племенах; славянские истории знают одних князей и народ. Ни Нестору, ни Козьме Пражскому, ни Мартину Галлу не известна так называемая анекдотическая история; отсюда соответствующая малочисленности исторических деятелей малочисленность в их сказаниях личных славянских имен. С другой стороны, за немногими исключениями истории славянских народов писаны иноземцами, на иноземном языке; они не обращали и не могли обращать внимания на частности. Невыгодность этих условий, с точки зрения ономастических разысканий, очевидна. Сверх того, и в сделанных в последнее время опытах систематической разработки древнеславянской ономатологии, при всей неоспоримой ценности этих трудов, нас все-таки преследует неправильная, а нередко и фантастическая транскрипция выписанных из германо-латинских источников славянских имен.

Напрасно требуют ревнители норманнского мнения от всех славянских имен как определенного смысла, так и непременных славянских окончаний на слав, мир, гость, влад и т. д. «Довольно есть древнеславянских имен, — говорит г. Куник, — у полабов, ляхов, чехов и сербов; у них находим многочисленные примеры древнерусским Ярослав, Яромир (?), Святослав, Святополк, Владимир, Людмила (?) и пр.; у них же должно указать и на соименников князьям Рюрику, Трувору, Аскольду, Диру, Олегу, Рогволоду, Свенке, Игорю, Ивору и т. д.; на имена русских княгинь Ольги, Рогнеди и Малфреди; варяжских воинов и сановников, если кто и впредь еще вздумает отыскивать родину варягов-руси вне Швеции». На основании этих ономастических правил мы должны выключить из славянских историй более половины их деятелей, как представляющих все требуемые условия к подозрению в германо-скандинавском происхождении. Если бы исследователи норманнской школы не состояли под влиянием известных предубеждений, они вероятно бы заметили, что, во-первых, кроме составных прозвищ с окончанием на слав, мир, гость, обыкновенно повторяющихся в известной мере у отдельных славянских родов (как у древних римлян их praenomina), славянская ономатология знает немалое количество простых имен, которые, по смыслу, для нас уже непонятны; по форме — нередко удаляются от принятого славянского первообраза; по употреблению, являются и исчезают в славянских историях без повторения (за исключением переходящих в родовые). Таковы у чехов Čech, Klen, Bech, Heriman, Tetwa, Mun, Tepta, Weš, Chyna, Keien, Česta, Tyra, Porej, Bezprem, Tas, Prkoš, Olen, Čač, Tista, Preda, Chren, Ben, Čuch, Syndal, Nas и пр.; у сербов Жунь, Жань, Бальде, Гатальд, Бранен, Бунь, Мик, Бучь, Мильц, Тольчь, Грдань, Плень, Тусь, Грипонь, Гуня и пр. Или эти имена (я беру только чешские и сербские, засвидетельствованные туземными документами, следовательно, не искаженные) звучат по-славянски более наших Рюрик, Трувор, Игорь, Олег, Дир, Лют, Блуд, Рогволод? Или норманнская школа знает многим из них примеры вне чешской и сербской письменности? Во-вторых, как наша история не Святославами, Всеволодами, Ярополками, так и прочие славянские истории начинаются не Болеславами, Бранимирами, Спитигневами, а являют имена, у ляхов Popiel, Piast, Krak, Leško, Wanda; у чехов Čech, Samo, Krok, Kasi, Teta; у хорутан Валух, Борут, Карат; у хорватов Клюкас, Лобель, Козенец, Мухло, Хрват, Туга, Буга, Порга, Борна, Порин. Почему же и их не считать германо-норманнами? И впоследствии, как у нас, так и у прочих славянских народов имена составные (praenomina, cognomina) редко являются принадлежностью личностей не княжеского происхождения; особенность, как увидим, основанная на известных ономастических требованиях. В-третьих, отозвавшаяся в русской истории вендская ономатология удаляется, более прочих, от обычного склада общеславянских имен; само племя полабских славян состоит по языку, вере, обычаям под влиянием, с одной стороны, литовского начала; с другой, германской (преимущественно сакской) и скандинавской народностей. При сравнительно малом количестве составных имен, обнаруживающих с первого взгляда славянское происхождение, каковы: Sclaomir, Meligastus, Gotzomuizl, Miseco, Praebislavus и т. п., вендская история знает много простых славянских имен, являющих отпечаток, иные — по-видимому, другие — действительно иноземный, преимущественно германский. Таковы у Эйнгарда: Thrasico, Godolaibus, Ceadrag, Borna, Tunglo; у Дитмаpa: Naccon, Zolunta, Flopan, Connildis, Procui, Deiux; у Адама Бременского: Estred, Gneus, Anatrog, Sederich; у Гельмольда: Billug, Grin, Race, Mike, Rochel. В колбяжском монастыре хранилась следующая надпись с именами шести славян, гонителей св. Оттона «Nomina eorum qui percusserunt d. Ottonem episcopum Bambergensem cum doceret et baptizaret in Wollino anno 1124: Cistemil, Tredegras, Boydan, Knips, Jesse, Golias. Hi sex dant plagas о Otto dive tibi».