Король Карелии. Полковник Ф. Дж. Вудс и британская интервенция на севере России в 1918-1919 гг. - Ник Барон Страница 29

Температура упала еще ниже, но сейчас, по крайней мере, мы могли дышать медленно и без боли через шерстяные шарфы, с которых нам часто приходилось стряхивать лед, образовывавшийся от нашего дыхания.

Последние несколько верст нашего пути лежали через густой сосновый лес, где тени казались такими же материальными, как сами деревья. В далеком Маслозере не горел ни один огонек, сверкающие крыши не позволяли определить точное расстояние до деревни, но обещали тепло и безопасность. Приближаясь к ней, мы не заметили ни единого движения на ее белых улицах, но едва мы поравнялись с первым домом, как вздрогнули от тихого голоса, раздавшегося рядом с санями. Его источником была фигура в плаще и со штыком, приказавшая нам остановиться. Через несколько мгновений крепкий сержант уже вел нас в здание школы. Он объяснил, что нас ожидали три часа назад и он уже собирался выслать группу на поиски. Оказывается, было три часа ночи и мы провели в дороге больше восемнадцати часов. По нашим же ощущениям, прошло несколько лет.

Мы испытали такое сильное облегчение после бури и холода, что почти не обратили внимания на окружающую обстановку; словно во сне, мы сели на чистые деревянные стулья, и молодая женщина, укутавшаяся в одеяло, попросила нас подождать, пока она вскипятит самовар. Мы осознали, что находимся в маленькой школьной комнате. В желтом свете единственной масляной лампы мы смогли различить дюжину маленьких парт, несколько карт на стенах и доску. Скоро вернулась молодая женщина, одетая в кофту и юбку, и принесла самовар, который она поставила на маленький столик. Показав на дверь, она предложила нам снять наши шинели в соседней комнате, где было теплее. Эта комната, судя по всему, была ее спальней и гостиной. Один угол был целиком занят большой кроватью под балдахином с красными занавесками, которые были задернуты. В другом углу стояла огромная печь для отопления и приготовления пищи, на ней же в двух футах от потолка было наше спальное место. Обстановку завершал стол из белого дерева, два виндзорских стула и красивая икона, перед которой горела масляная лампадка.

Мы рухнули на стулья и начали медленно снимать с себя верхнюю одежду, пояса и револьверы, оставляя их на полу там, куда они падали. Мы так расслабились в тепле этой комнаты, что не имели желания сдвинуться хотя бы на дюйм. Наши стулья стояли напротив двери, между кроватью и печью, икона оказалась прямо за мной. Полная тишина дома окутала нас подобно толстому покрову, она была почти осязаемой и начала петь в наших ушах.

Прошло какое-то время. Мне вдруг послышался вздох, хотя ему неоткуда было взяться — я знал, что Менде не двигался и ничего не говорил. Я списал этот звук на игру воображения, но скоро услышал еще один и, взглянув на кровать, увидел, что занавески слегка колышутся. Я указал Менде на занавески, шевеление которых стало более заметным. Мы ожидали, что сейчас появится домашний кот, но то, что предстало перед нашими глазами, разом прогнало весь сон. В нашу сторону шагнула высокая, совершенно нагая девушка с улыбающимся лицом, обрамленным длинными русыми волосами, протягивая к нам руки самым дружелюбным образом.

Я прошептал Менде: «Не двигайся, она спит». Но, взглянув на ее глаза, я понял, что она бодрствует, хотя и не отдает себе отчета о своем необычном наряде. Наткнувшись на мои ремни и револьвер, она остановилась, подняла кобуру и шепотом завела разговор с кем-то невидимым моему глазу, кто, судя по словам девушки, опирался на спинку моего стула. Я почувствовал, как у меня на затылке волосы встали дыбом, и через несколько секунд мне уже казалось, что я ощущаю на шее чье-то дыхание.

В диалоге, в котором мы могли слышать только реплики девушки, обсуждалась наша внешность, национальность, обмундирование и причина нашего появления. На все свои вопросы, насколько мы могли судить по комментариям нашей гостьи, она получала вполне удовлетворявшие ее ответы.

Чары спали лишь тогда, когда в комнату торопливо вошла наша хозяйка. Она схватила с кровати лоскутное одеяло и, быстро прикрыв девушку, спешно вывела ее из комнаты. Она возвращалась еще несколько раз, чтобы взять более привычную одежду, каждый раз принося нам массу извинений, пока, наконец, не зашла еще раз и не сообщила, что готов чай и хлеб. Воспользовавшись моментом, она объяснила, что наша поздняя гостья была душевнобольной, находившейся под ее присмотром. Она сказала, что девушке четырнадцать лет и она осталась без матери, а также что она обладала способностью видеть невидимых людей, с которыми время от времени начинала разговаривать. С испуганным видом она умоляла нас никому не рассказывать о поведении девушки, поскольку, если о нем станет известно, власти заберут ее из опеки ее друзей и поместят в лечебницу. Мы пообещали не разглашать эту тайну. Это не принесло бы нам никакой выгоды, да и было бы просто жестоко выдать нежное создание за опасную сумасшедшую. Несложно было представить, какое обращение ждало бы ее в руках официальных лиц наподобие тех, с кем нам уже довелось познакомиться.

Подкрепившись чаем и хлебом, мы сняли сапоги, забрались на верх печи и провели там два часа в полуудушье до появления Николая. Он прибыл из Кеми, чтобы встретить нас и подготовить к ситуации, сложившейся в городе. После очередной порции чая с хлебом мы почувствовали, что снова готовы отправиться в путь. Чтобы нас не заметили возможные недоброжелатели, Николай повез нас круговым маршрутом в обход Подужемья и главной трассы, соединяющей окрестные деревни.

Согласно информации Николая, которую позже полностью подтвердил Дрейк-Брокман, староста Подужемья предупредил наших русских коллег из Мурманской армии, что я уехал из Кеми на планируемую инспекцию пограничных застав и должен был отсутствовать в течение нескольких недель. В соответствии с этим они разработали план по разоружению карелов под предлогом готовящегося мятежа, после чего были бы казнены карельские офицеры и захвачена Кемь; я, якобы, знал обо всем этом и, получив предупреждение, бежал в Финляндию. Операция была назначена на воскресное утро, когда многие карелы должны были находиться на богослужении.

Заговорщики тщательнейшим образом продумали все детали своего плана, но не приняли во внимание нашу разведывательную службу и радиостанцию в Юшкозере. В то время как по их расчетам мы находились в четырех или пяти днях пути от Кеми, мы вернулись в город в пятницу вечером накануне предполагаемого «переворота».

Мне хотелось избежать любых конфликтов, которые могли бы вспугнуть наших друзей и выдать наши источники информации. Григорий и Николай настаивали на том, чтобы арестовать и тут же повесить зачинщиков. Но даже полагая, что этот шаг мог предотвратить значительные волнения и, возможно, спасти драгоценные жизни в будущем, я был тем не менее уверен, что главнокомандующий крайне неодобрительно отнесется к подобным действиям, даже если они и вызовут глубокое удовлетворение среди рядового состава Мурманской армии. Все это было слишком противоестественно. Я мог лишь сделать вид, что нахожусь в полном неведении, и ограничиться рутинной сменой охраны и караулов; поэтому утром в субботу два британских офицера разместились в казармах Карельского полка, а еще один британский офицер взял командование над всеми караулами на станции и в городе. Карелы, охранявшие железнодорожный мост, были усилены пулеметной командой морских пехотинцев с «Льюисом», дополнительными пулеметами была вооружена и охрана штаба.