Ефремовы. Без ретуши - Федор Раззаков Страница 29

В 1965–1970 годах в «Современнике» было поставлено 16 спектаклей, из которых восемь были ефремовские. Следом шла Галина Волчек, у которой было четыре постановки: «Обыкновенная история», «Большевики» (с О. Ефремовым), «На дне» и «Принцесса и дровосек» (с О. Далем). Но вернемся непосредственно к постановкам героя нашего рассказа.

Так, в 1965 году Ефремов выпустил два спектакля: «Оглянись во гневе» Д. Осборна и «Всегда в продаже» В. Аксенова (Гинзбурга). Обе пьесы касались современности, только в первой речь шла о западном обществе, во второй – о советском.

Английский драматург Джон Осборн относился к так называемому движению «рассерженных» – молодых английских прозаиков и поэтов, которые заявили о себе в начале 50-х. Как писал о них один из советских критиков:

«Отличительной чертой всего написанного ими было острейшее недовольство окружающим, отвращение к современной буржуазной Англии. Недовольство перерастало у «рассерженных» в шумный, анархический бунт без какой-либо положительной программы. Выступления «рассерженных» привлекли внимание к застою и рутине мещанского мира, обнажили многие неприглядные стороны быта и общественных отношений, лицемерие и фальшь. Литература «рассерженной молодежи» родилась в первых книгах Кингсли Эмиса «Счастливчик Джим» и «Это неопределенное чувство» и Джона Узина «Спеши вниз» и «Живя в настоящем», но ее приметы наиболее концентрированно выразились в пьесе Дж. Осборна «Оглянись во гневе»…

Успех драмы Осборна был ошеломляющим, особенно у английской молодежи. Небольшая по объему, почти лишенная сценического действия, пьеса приобрела огромную популярность; два сезона спектакль не сходил со сцены, что было беспрецедентным в театральной жизни Лондона. В фокусе внимания с начала и до конца пьесы находится лишь Джимми Портер – выходец из рабочей среды, но его связи с ней давно порваны. Он получил образование в одном из тех более демократических провинциальных университетов, которые в Англии пренебрежительно называют «кирпичными». Но университетское образование, породившее в Джимми большие надежды и высокие стремления, не открыло перед ним никаких перспектив… Всем своим поведением и речью он напоминает садиста и психопата. Он часами играет на трубе, исторгая из нее дикие звуки; всячески поносит враждебных ему по духу «чистеньких» и респектабельных обывателей: без конца оскорбляет, стараясь задеть за живое, даже самых близких ему людей, выискивая в них те же ненавистные ему черты мещанства, – лишь бы не слышать монотонного ритма этих будней, не видеть отвратительных проявлений безысходной обыденщины и засасывающей пошлости того существования, которое он не может ни принять, ни целиком отвергнуть, с которым не в силах по-настоящему бороться…

Пропитанные желчью и насыщенные острой болью парадоксы и афоризмы в речах Джимми звучат как отклик на абсурдность мира, которую Джимми, как и Гамлет, не может изменить и не в силах разорвать. Подобно Гамлету, Джимми полон горечи и испытывает неистребимую боль обиды. В отличие от Гамлета он, однако, не ведет никакой борьбы, кроме словесной. Он глубоко раним и тщательно скрывает свою ранимость. Целомудренный по убеждению, он не менее тщательно пытается скрыть это целомудрие кажущейся распущенностью; обладая большой душевной тонкостью, он все время прячет ее за внешней грубостью и бездушием…»

Было бы наивно предполагать, что Ефремов взялся за эту постановку только для того, чтобы показать пороки буржуазного западного общества. Как и всякий талантливый творец, он увидел в этом материале возможность поразмышлять о будущем советского общества, которое после смерти Сталина начало свое движение в сторону омещанивания. В 1959 году Хрущев произнесет свою знаменитую фразу «Догоним и перегоним Америку», после чего в СССР начало брать верх потребительское сознание как в верхах, так и в низах общества. Особенно это касалось молодежи – детей постсталинской эпохи. И тут же на ум приходили слова главного героя пьесы «Оглянись во гневе»: «Высоких и прекрасных идеалов больше не существует. Мы отдадим свою жизнь не во имя каких-то там идеалов, красивых, но, увы, устаревших. Мы погибнем во имя ничто». Эти слова найдут свое полное подтверждение в годы горбачевской перестройки, когда большая часть советской творческой интеллигенции духовно погибнет «во имя ничто» – ради того, чтобы самим стать мещанами и общество превратить в таковое. А ведь их предшественники гибли во имя куда более высоких идей.

Пьеса В. Аксенова «Всегда в продаже» была посвящена все тому же – борьбе с мещанством, но уже в реалиях тогдашней советской действительности. Вот как отзывался на эту постановку в «Литературной газете» (номер от 15 июля 1965 года) Ю. Рыбаков (он тогда возглавил журнал «Театр»):

«Цинизм и циники, себялюбие и эгоизм, мещанин и мещанство (самой новейшей формации) – все это не раз привлекало внимание наших литераторов. Автор пьесы «Всегда в продаже» предлагает свое решение этой темы. Он пишет не бытовую историю, а сатирическую фантазию. Актерские работы спектакля «Всегда в продаже», тонкость режиссерских ходов (постановщик О. Ефремов) – на отличном уровне. Роль Кисточкина – одна из лучших, а, пожалуй, попросту лучшая актерская работа М. Козакова. Интересные решения предложили художники А. Елисеев, П. Кириллов и М. Скобелев, сумевшие не без некоторого даже изящества разместить на сцене целый дом… По главным вопросам жизни выступают Кисточкин, Треугольников и профессор Аброскин, последний пытается противопоставить цинику Кисточкину свое видение мира. Обсуждению подвергаются проблемы войны и ее моральных последствий; ведь Кисточкин выводит свое «все позволено» из ее якобы неизбежности. Но есть и третий план пьесы, так сказать пророческий. Действие переносится в воображаемый мир, созданный злой антигуманной фантазией Кисточкина…

Автор и театр «Современник» показывают в этих сценах, какую жизненную реализацию могут получить теории Кисточкина. Намерение благородное, но стоит сказать, что доза химерического на сцене, пожалуй, слишком велика.

Итак, В. Аксенов написал пьесу, а О. Ефремов и артисты сыграли спектакль, исполненный гражданской ненависти к цинизму, к обывательщине и равнодушию…»

А вот еще один отзыв (уже из наших дней) – А. Смелянского:

«Душа современного героя была расщеплена как бы на две части: изящный циник и прохвост журналист Евгений Кисточкин противостоял наивному мечтателю Треугольникову. Бес и антибес боролись за душу современного человека. На сцене был изображен большой московский дом в разрезе: в каждой клеточке этого дома шла жизнь. Слева вверху молодая мать стирала пеленки, справа внизу румяный пенсионер упражнялся с эспандером, а юная девица крутила хулахуп. Старики рассказывали допотопные анекдоты, молодые «кадрили чувих». Ефремов как бы рентгеном просвечивал дом и пытался понять вместе с писателем и актерами, что же будет в этом доме-стране, что ее ждет.

Опыт коммуналки был личным опытом и режиссера, и писателя. Ефремов свои отроческие годы провел в огромной коммуналке на Арбате, где сошлись «чистые» с «нечистыми», троцкисты с работниками НКВД, религиозные сектанты с фанатиками-коммунистами. До сих пор он вспоминает этот «Ноев ковчег» как основной питательный источник его юности. О своей коммуналке он может рассказывать часами, без устали, как если бы речь шла о Царском Селе. Арбатская коммуналка завязала дарование Ефремова, его неутолимую жажду видеть и принимать жизнь такой, какая она есть. У Аксенова – соавтора спектакля «Всегда в продаже» – был свой счет к режиму: отец был репрессирован, мать, Евгения Гинзбург, будущий автор «Крутого маршрута», отсидела в лагере почти двадцать лет. Уродство и ослепительность жизни оба чувствовали как импульс к новому театру.