Судьба цивилизатора. Теория и практика гибели империй - Александр Никонов Страница 29

В общем, в этой изнурительной 24-летней войне победил Рим. Римская федерация не собиралась воевать дальше. Но в Карфагене зрели реваншистские настроения. И душой реваншизма был Гамилькар Барка. Карфагеняне отныне считали римлян своими кровными врагами и мечтали Рим уничтожить… А римляне? О, это был совсем другой народ! После победы римляне повели себя самым странным образом. Они стали помогать вчерашнему врагу — Карфагену. Дело в том, что у Карфагена возникли большие проблемы. Возникли из-за природной жадности пунийцев… Нет, эту историю необходимо рассказать: без нее портрет республиканского Рима будет неполным.

Итак, заключен мирный договор. Гамилькар небольшими отрядами посылает свое войско в Карфаген. Небольшими, потому что он человек опытный и понимает: незачем сразу вводить огромное количество вооруженных людей в большой и богатый город. Опасно. Армия-то наемная. Это солдаты удачи. Для них главное деньги. Поэтому Гамилькар и отсылает войско в Карфаген частями, надеясь, что сенат, расплатившись с очередной порцией, отпустит солдат на все четыре стороны. Затем — следующая порция. И так далее… Но не тут-то было. По природной жадности карфагеняне стали торговаться с наемниками, пытаясь сбить цену на их услуги. И пока они это делали, число прибывающих наемников все росло и росло.

Наемники сидели в своем лагере под Карфагеном в ожидании денег, но каждый раз вместо денег приходили какие-то люди и снова начинали вести путаные переговоры о том, что с деньгами сейчас напряженка и неплохо бы слегка ужаться, потерпеть…

Ну и в конце концов случилось то, что должно было случиться — наемники взбунтовались. Вместе с ними восстала вся Африка, находившаяся под влиянием Карфагена. Восстала Ливия, которой приходилось платить Карфагену немыслимые налоги, доходившие аж до 50 %! Ясно, что такой налог могут выплачивать государству лишь некоторое время — до тех пор, пока не представится случая воткнуть ему нож в спину.

У Карфагена оставалась надежда только на Гамилькара Барку. Полибий недаром называл его самым талантливым полководцем Первой Пунической войны — Барка надежды оправдал: он быстро нанял других наемников, заплатив им вперед, вывел из слоновников Карфагена боевых слонов, и началась… чуть не написал «гражданская война». Нет, это была не гражданская война, поскольку ни восставшие наемники, ни ливийцы, ни наемники Гамилькара не были гражданами Карфагенской республики… Это была, скажем так, внутренняя война. Длилась она почти три с половиной года и достигла необыкновенного ожесточения. Стороны, в полном соответствии с «лучшими» чертами карфагенского характера, обходились с пленными самым жесточайшим образом. «Трупы их имели такой вид, будто их терзали дикие звери», — пишет один эмоциональный историк.

Барка победил. Всего в этой внутренней войне им было уничтожено более 60 000 своих бывших наемников. Это было тяжкое время для Карфагена, и без того ослабленного 24-летней войной с Римом. И это было самое удобное время для римлян, чтобы окончательно покончить со своим природным врагом. Но римляне так не поступили. Напротив, они стали помогать Карфагену в его борьбе с мятежниками — римляне слали пунийцам продовольствие, а своим купцам запретили торговать с мятежниками. Также они вернули пунийцам всех пленных и каждую просьбу Карфагена выполняли, как пишет Полибий, быстро и охотно.

Больше того, когда на Сардинии, которая была пунийской провинцией, тоже восстали наемники и предложили Риму перейти на его сторону, Рим отказался. От наемников карфагенского города Утика поступило такое же предложение. И на него последовал немедленный отказ. Это благородство потом стоило Риму двух Пунических войн и сотен тысяч жизней своих соотечественников. Но, видимо, поступить иначе римляне не могли.

Чем же ответили карфагеняне римлянам на такое добро? Тем, что втайне захватывали корабли римских купцов и грабили их. А чтобы замести следы, топили в море всю команду. Когда римляне узнали об этом, они были в ярости. Встал вопрос об объявлении Карфагену войны. Но обессиленный двумя войнами подряд Карфаген взмолился о мире, стал дико извиняться, крича, что черт попутал, больше не повторится — и отдал римлянам в качестве компенсации «за моральный ущерб» Сардинию, а также согласился увеличить выплату контрибуций еще на 1200 талантов. Настал мир.

Ну что значит «мир»? Относительно Первой Пунической войны мир, конечно. Боевые действия велись, что называется, по мелочи. Римляне повоевывали в Галлии, на Балканах давили пиратские государства, громили туземцев на присоединенной Сардинии. А Гамилькар Барка бил туземцев испанских: пока шла вся эта буча, испанские племена слегка распоясались и пришлось Карфагену приводить их в чувство — покорять Испанию вторично. Не бросать же провинцию! Пиренейский полуостров был стратегически важным пунктом — там находились знаменитые серебряные, медные и железные рудники. Но главное — Гамилькар рассчитывал создать из Испании плацдарм для будущей войны с Римом.

Возня Карфагена в Испании римлян тревожила. Они задницей чуяли недоброе. И даже послали к Гамилькару посольство, чтобы выяснить, что вообще там такое затевается. Барка успокоил римлян блестящей словесной формулой, которую нечем было крыть: я воюю Испанию для того, чтобы побыстрее расплатиться с Римом.

Забыл сказать… Перед тем, как Барка отбыл в Испанию, случился в Карфагене один глубокий человеческий эпизод, не будь которого, не было бы, возможно, и Второй Пунической войны. Точнее, не было бы в том виде, в каком ее знают историки.

Маленький девятилетний мальчик — сын Гамилькара — прибежал к отцу и попросился поехать с ним в Европу. Гамилькар молча взял мальчика за руку и повел в мрачный пунийский храм. Там он пообещал, что возьмет с собой сына, но заставил мальчика поклясться перед богами, что тот до самого конца жизни будет ненавидеть римлян и воевать с ними, пока кровь течет в его жилах. Клятве мальчик был верен всю свою долгую жизнь, которую целиком посвятил одному — уничтожению Рима.

Этого дрожащего, худенького малыша, такого крохотного по сравнению с огромным гулким пространством храма, звали Ганнибал.

Прошло двадцать лет…