Британская военная экспедиция в Сибирь. Воспоминания командира батальона «Несгибаемых», отправленного в поддержку Колчака. 1918—1919 - Джон Уорд Страница 29

23 декабря около полуночи из русской штаб-квартиры поступил сигнал тревоги. Со всех сторон послышались выстрелы, и, пока я одевался, в мой вагон ударила пуля. Всадники небольшими группами окружали Ставку без признаков какого-либо приказа. Я провел смотр своего батальона на временных квартирах и велел личной охране проводить меня в штаб-квартиру. Жаль, что с нами не было какого-нибудь художника-импрессиониста, чтобы запечатлеть нашу странную процессию. Когда моим людям выдали овчинные шубы, необходимые в этой холодной снежной стране, в этом был истинно английский стиль, потому что все они оказались черного цвета, что делало моих людей идеальной мишенью как днем, так и ночью. Их меховые шапки были темно-коричневыми, хорошо узнаваемого нансеновского стиля, и при свете полумесяца их головы четко просматривались с расстояния 300 ярдов. У этой шапки острый конец, и ночью она напоминает маленькую митру. Так что в своих огромных меховых сапогах, темных остроконечных шапках и длинных черных шубах британские томми ничем не отличались от вереницы черных монахов, молчаливо двигавшихся вперед по ледяному снегу. Температура была такой, что, если легкий ветер нес в глаза капли воды, они тут же застывали в уголках глаз твердыми белыми кусочками льда. Выдыхаемый воздух замерзал, не успевая выйти из носа, и из каждой ноздри висели сосульки, порой длиной до 2 дюймов, которые снизу примерзали к усам. Брови, ресницы и торчащий мех, прилегавший к лицам мужчин, покрывались инеем и приобретали вид белых кружевных рюшей, какие можно видеть на бабушкиных чепцах.

Когда мы вошли в штаб-квартиру русских, где толпились возбужденные офицеры и солдаты, моя охрана выстроилась по обе стороны вестибюля и без лишних слов, сняв винтовки, примкнула к ним штыки. Русские, которые даже теперь спорили, в какую сторону скатится ситуация, посмотрели на моих солдат и сразу же тоже построились. Колебаний больше не было. Английские солдаты завладели русской штаб-квартирой, а репутация английских солдат в таких критических ситуациях, как эта, известна всему миру. Я расспросил начальника штаба генерала Лебедева в отношении приказов, отданных им для подавления мятежников, и спустился в вестибюль, где не обнаружил никого, кроме своих «монахов». Никто из тех, кого там не было, не поверил бы, что присутствие всего нескольких английских солдат в этот критический момент могло полностью изменить обстановку. Во время революций все законы и нормы охраны общества вырваны с корнем. Люди чувствуют себя как во время землетрясения, все ненадежно, каждый сомневается в своем соседе. Если те, кто готов поддержать власть, в нужный момент смогут увидеть, что есть хотя бы одна маленькая группа, вокруг которой можно сплотиться и которая, не боясь смерти, выполняет свой долг, опасность сразу отступает. Неуверенность исчезает, и все сразу же возвращается в норму. Мы вышли на улицу и увидели ровные ряды пехоты и кавалерии, выстроившиеся в линию под командованием офицеров, ждущих приказа.

Я проследовал по городу до резиденции Верховного правителя. По пути мы встречали отряды солдат и казаков, спешивших на свои позиции. Они смотрели на нас с подозрением, но, увидев меня в форме английского офицера, радостно выкрикивали своим командирам магическое слово «английский», пока это слово, как талисман, не прокатилось от одного караула к другому, с одной улицы на другую, и «английский» не стал паролем, поддерживавшим во всем городе закон и порядок. Мы беспрепятственно прошли к дому адмирала, пока у самого входа нас не остановили казаки и сербская охрана, ожидавшая приказа правителя. Вскоре пришло распоряжение пропустить нас. Адмирал был болен, тяжело болен воспалением легких, но держался браво, как всегда. Мои «монахи» выстроились в вестибюле так же, как в штаб-квартире, и даже его личной сербской охране пришлось пробиваться через этих странно выглядевших визитеров. Я располагал требуемой информацией. Мятеж был очень серьезным, но я мог сообщить адмиралу, что приняты действенные меры для предотвращения любых случайностей. Я попросил разрешения уйти и получил его, но не раньше, чем моих людей накормят и дадут русской водки, которая, похоже, является единственным антидотом от мороза настоящей сибирской зимы. Вернувшись, я обнаружил, что известие об английских солдатах на улицах облетело весь город, и по телефону приходили многочисленные просьбы о защите. Я не стану называть имена, но этот факт показывает, каким удивительным образом повлияло на ситуацию присутствие всего нескольких британских солдат.

Мне было приказано не вмешиваться во внутренние дела России, но долг каждого командира – принимать все возможные меры для защиты своих подчиненных. Если бы я оставался на месте и ничего не предпринимал, пока все эти враги, большевики и приверженцы царизма захватывали город, то стал бы лакомым куском, который они могли бы съесть на досуге. Я должен был проявить себя достаточно рано, чтобы убедиться, что все это не будет направлено против меня. Получилось, что мы вышли из казарм как раз в тот момент, когда пришли новости о мятеже. Две роты 8-го полка русской армии взбунтовались под руководством роялистов и большевиков. На другой стороне реки в Куломзино отряд большевиков взялся за оружие, чтобы разрушить мост через Иртыш, где проходила железнодорожная линия, по которой ходили наши бронепоезда с «Саффолка» и по которой осуществлялась связь с отрядами наших моряков в Уфе. Чехи (наши союзники), получившие такие же приказы, как я, узнав, что сторонники царизма тоже участвуют в заговоре, нарушили их план, сразу же выслав вперед отряд для защиты моста, который подоспел как раз вовремя. Если бы мы строго придерживались приказов, одному Господу известно, каким был бы результат. И британцам и чехам пришлось действовать по своему усмотрению, и хотя формально нарушили приказы, мы следовали политике своих стран и защитили свои войска.

Восстановление порядка стоило почти тысячи жизней, но беззаконные элементы, как наверху, так и внизу, получили урок, который едва ли смогут забыть. Это случилось в середине наступления на Пермь. И хотя мятеж никак не помог большевикам в достижении их цели, он сделал борьбу еще более жестокой.