Восемнадцатое мгновение весны. Подлинная история Штирлица - Эрвин Ставинский Страница 28

– Василий Михайлович! – воскликнул Артузов. – Ну неужели вы думаете, что немецкая полиция только тем и занята, что следила за чешским коммерсантом Ярославом Кочеком? Ну допустим даже, что это было так, ну и что из того? Почему богатый коммерсант Кочек не мог за прошедшее время принять американское гражданство? Так ведь? – повернулся он к Штейнбрюку за поддержкой. Тот согласно кивнул головой.

– Вы – богатый человек, опытный коммерсант, – продолжал развивать свою мысль Артузов. – Будет вполне логично, если вы, учитывая неустойчивое положение в Европе, ликвидируете свои дела во Франции и переведете весь свой капитал в какой-нибудь солидный нью-йоркский банк. В Америке сотня тысяч долларов на счету – лучший аттестат. Кстати, как у вас дела по прикрытию?

– В скором времени активы фирмы перевалят за миллион франков.

– Прекрасно! Нельзя не оценить, Василий Михайлович, положение человека, представляющего в Берлине известную кинокомпанию. Фашисты весьма заинтересованы в торговле с Америкой, будут нянчиться с вами, как с ребенком.

– А как же Лиза? У нее паспорта американского нет?

– С Лизой дело обстоит просто. Зарегистрируете брак, и на этом основании ее либо впишут в ваш паспорт, либо выдадут ей новый.

– Понятно, – кивнул головой Зарубин.

– О деталях вы поговорите с товарищем Штейнбрюком. Сейчас хочу посоветовать: не теряйте связи со своими немцами. Они вам пригодятся. Главное для начала – создать надежное прикрытие. Скажите, Василий Михайлович, как быстро вы сможете ликвидировать свои дела во Франции?

– Хоть завтра!

– И какова будет ваша доля в рекламной фирме?

– В ближайшее время я смогу довести свой капитал до трехсот тысяч, а может быть, и больше. Сумма может возрасти, если наладятся деловые отношения с Америкой.

– Отлично! Когда продадите свою долю, деньги обменяйте на доллары и поместите их в солидный банк Нью-Йорка. Эти деньги вам пригодятся в дальнейшем. На нас особенно рассчитывать не следует. Ну, как ваше мнение, сложилось? Согласны? – закончил Артузов.

– Согласен. Но, честно признаться, не хочется ехать в Германию! – вырвалось у Зарубина.

– Понимаю… – сказал Артузов. – К сожалению, нам с вами не дано жить так, как нам нравится. Моя воля – я бы занялся разведением цветов. Но есть еще партийный долг, правда?

Он вышел из-за стола и, дружески положив Зарубину руку на плечо, проводил его до двери.

– Отдыхайте, перед отъездом загляните ко мне или к Слуцкому ^[28]. Вас нужно обязательно представить Ягоде. Ну, всего доброго! – и он крепко пожал Зарубину руку.

– Симпатичный парень, – сказал Артузов Штейн-брюку, собирая документы на столе, после ухода Зарубина. – Мне кажется, что мы не ошибемся. У него дела пойдут. Он сложил документы в сейф и повернулся к Штейн-брюку.

– Я должен сейчас выехать на совещание в генштаб. В отдел вернусь во второй половине дня. Если будет что-то срочное, позвони…

Этот пасмурный декабрьский день отличался от обычного уже тем, что утром, часов в десять, Вилли позвонил домой Хиппе и передал поручение руководства: в связи с реорганизацией отдела прервать отпуск и выйти на работу.

Едва Леман вошел в свой кабинет на Принц-Альбрехтштрассе, как верный себе Хиппе сразу же затараторил о предстоящей реорганизации отдела: количество отделений уменьшат, нас будет сорок пять человек… Он, наверное, говорил бы еще долго, но тут раздался телефонный звонок, и Леман поднял трубку.

– Здесь инспектор Католинский, – услышал Вилли низкий, басовитый голос. – Я хочу переговорить с ассистентом Леманом.

– Я вас слушаю.

– Прошу зайти ко мне через тридцать минут, – не утруждая себя объяснениями, произнес Католинский и повесил трубку.

Сердце у Лемана на мгновение замерло, а потом стало биться редкими сильными толчками: «Что это, провал?.. Моллис все-таки сообщил?.. Не может быть!». Руки по инерции продолжали перекладывать документы на столе. «Инспектор Католинский – представитель НСДАП в гестапо, человек Геринга. Нет, это не его дело. Он занимается только чисткой! Если бы узнали, должны были бы допросить в отделе. Напрасно я волнуюсь!» – Вилли начал приходить в себя.

Видимо, в его поведении что-то изменилось, потому что Хиппе вдруг замолчал, внимательно посмотрел на него и спросил:

– Кто звонил?

– Инспектор Католинский. Пригласил на беседу.

– Он занимается чисткой, – объяснил Хиппе и сочувственно взглянул на Вилли.

Обновление личного состава гестапо шло полным ходом. Чиновники держались настороженно и избегали откровенных разговоров. Чувство беспокойства особенно усилилось, когда стало известно, что руководство тайной политической полицией взял на себя сам Геринг, а Дильс остался его заместителем. Абдта уже перевели в военную контрразведку. Собрался уходить в ведомство иностранных дел Шлаф.

Вилли привел все документы на столе в порядок, еще раз взглянул на часы, поднялся и не спеша направился на второй этаж. Он шел по коридору, внутренне собираясь и сосредотачиваясь, перебирая в памяти возможные варианты беседы и не замечая, что он аккуратно обходит кучи мусора, расставленную мебель и металлические шкафы. Гестапо обустраивалось, и помещение имело неряшливый вид. Спросив на втором этаже у охранника номер нужного ему кабинета, в точно назначенное время Леман постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, решительно вошел в кабинет.

Посреди большой, еще как следует не обставленной комнаты, без штор на окнах, за письменным столом сидел плотный с короткой стрижкой чиновник в светло-коричневой рубашке, на рукаве которой выделялась красная повязка со свастикой. Когда Леман подошел и поздоровался, он молча встал, протянул для пожатия руку и жестом предложил сесть на стул, стоящий чуть сбоку от стола. Подождав, пока Вилли сядет, он опустился в свое кресло, бегло пробежал лежащую перед ним раскрытую папку с документами и сказал:

– Господин Леман, я пригласил вас для беседы, чтобы выяснить некоторые интересующие меня моменты из жизни вашего бывшего начальника – криминальсекретаря Шлафа, – заговорил он низким голосом на берлинском диалекте. Задавая вопрос, он внимательно смотрел на собеседника.

– Я вас слушаю, – вежливо ответил Вилли, оставаясь настороже и полагая, что Католинский просто заходит издалека.

– Какие у вас отношения с криминальсекретарем Шлафом?

– Чисто служебные, он мой начальник, – Вилли решил отвечать лаконично, по опыту зная, что многословие к добру не приводит.

– Ваше мнение о нем как о чиновнике полиции?